Средство обращения

Карл Маркс


Оригинал находится на странице http://lugovoy-k.narod.ru/marx/marx.htm
Последнее обновление Июнь 2011г.


После того как товар в процессе установления цены приобрел свою пригодную для обращения форму, а золото — свой характер денег, обращение стало одновременно представлять и разрешать те противоречия, которые заключал в себе процесс обмена товаров. Действительный обмен товаров, т. е. общественный обмен веществ, происходит в виде перемены форм, в которой развертывается двойственная природа товара как потребительной стоимости и меновой стоимости, но в которой вместе с тем перемена форм самого товара кристаллизуется в определенных формах денег. Представить эту перемену форм значит представить обращение. Подобно тому, как товар есть, как мы видели, развитая меновая стоимость только тогда, когда предполагается мир товаров и тем самым фактически развитое разделение труда, так и обращение предполагает всесторонние акты обмена и постоянное их возобновление. Вторая предпосылка заключается в том, что товары вступают в процесс обмена как товары с определенными ценами или в самом процессе обмена выступают в двойственном существовании друг для друга; реально как потребительные стоимости, идеально — в цене — как меновые стоимости.

На самых оживленных улицах Лондона теснятся магазины, в витринах которых сверкают все богатства мира: индийские шали, американские револьверы, китайский фарфор, парижские корсеты, русские меха и тропические пряности; но все эти вещи мирского наслаждения носят на лбу роковые беловатые бумажные знаки с арабскими цифрами и лаконичными надписями £, s., d.[фунт стерлингов, шиллинг, пенс]. Таков вид товаров, вступающих в обращение.

а) Метаморфоз товаров

При ближайшем рассмотрении процесс обращения показывает нам две различные формы кругооборотов. Если мы назовем товар — Т, а деньги — Д, то мы можем обе эти формы выразить следующим образом:

Т—Д—Т
Д—Т—Д

В настоящем разделе нас занимает исключительно первая форма, или непосредственная форма товарного обращения.

Кругооборот Т—Д—Т разлагается на движение Т—Д, обмен товара на деньги, или продажу, на противоположное движение Д—Т, обмен денег на товар, или покупку, и на единство обоих движений, Т—Д—Т, обмен товара на деньги с целью обмена этих денег на товар, или продажу для покупки. Однако результатом, в котором самый процесс угасает, оказывается Т—Т, обмен товара на товар, действительный обмен веществ.

Т—Д—Т, если взять за исходный пункт первый товар, представляет собой превращение этого товара в золото и его обратное превращение из золота в товар, или движение, в котором товар сначала существует как особенная потребительная стоимость, затем сбрасывает это существование и приобретает освобожденное от всякой связи с его природным бытием существование в качестве меновой стоимости или всеобщего эквивалента; потом он сбрасывает и эту форму и, в конце концов, остается в качестве действительной потребительной стоимости, предназначенной для удовлетворения отдельной потребности. В этой последней форме он покидает сферу обращения и переходит в сферу потребления. Обращение Т—Д—Т в целом представляет собой поэтому прежде всего полный ряд метаморфозов, которые каждый отдельный товар проходит для того, чтобы стать непосредственной потребительной стоимостью для своего владельца. Первый метаморфоз происходит в первой половине обращения Т—Д, второй — во второй половине Д—Т, а обращение в целом образует curriculum vitae [жизненный путь] товара. Но обращение Т—Д—Т есть полный метаморфоз отдельного товара только тогда, когда оно одновременно есть сумма определенных односторонних метаморфозов других товаров, потому что каждый метаморфоз первого товара есть его превращение в другой товар, следовательно, превращение другого товара в него, следовательно, двустороннее превращение, совершающееся в одной и той же стадии обращения. Мы должны сначала рассмотреть отдельно каждый из двух процессов обмена, на которые распадается обращение Т—Д—Т.

Т—Д, или продажа: Т, товар, вступает в процесс обращения не только как особенная потребительная стоимость, например как тонна железа, но как потребительная стоимость определенной цены, предположим в 3 ф. ст. 17 шилл. 10,5 п., или в 1 унцию золота. Эта цена, будучи с одной стороны показателем содержащегося в железе количества рабочего времени, т. е. величины его стоимости, вместе с тем выражает благое желание железа превратиться в золото, т. е. придать содержащемуся в нем самом рабочему времени форму всеобщего общественного рабочего времени. Если эта перемена субстанции не удается, тонна железа перестает быть не только товаром, но и продуктом, ибо она является товаром только потому, что представляет собой непотребительную стоимость для своего владельца, иначе говоря, труд последнего есть действительный труд только в качестве полезного труда для других, для него же самого он полезен только в качестве абстрактно-всеобщего труда. Поэтому задача железа или его владельца заключается в том, чтобы найти в мире товаров тот пункт, где железо притягивает золото. Но эта трудность, salto mortale {головоломный прыжок} товара, преодолевается, если продажа, как мы и предполагаем здесь в анализе простого обращения, действительно совершается. Тонна железа, реализуясь как потребительная стоимость путем своего отчуждения, т. е. своего перехода из рук, где она является не потребительной стоимостью, в руки, где она является потребительной стоимостью, вместе с тем реализует свою цену и превращается из золота лишь мысленно представляемого в действительное золото. На место названия одной унции золота, или 3 ф. ст. 17 шилл. 10,5 п., теперь вступила одна унция действительного золота, а тонна железа освободила свое место. Благодаря продаже Т—Д не только товар, который в своей цене был идеально превращен в золото, превращается в золото реально, но благодаря этому же самому процессу золото, которое в качестве меры стоимости было только идеальными деньгами и в сущности фигурировало только как денежные названия самих товаров, превращается в действительные деньги. [70] Если раньше золото сделалось идеальным всеобщим эквивалентом, потому что все товары измеряли в нем свою стоимость, то теперь в качестве продукта всестороннего отчуждения товаров на золото, — а продажа Т—Д и есть процесс всеобщего отчуждения, — золото становится абсолютно отчуждаемым товаром, реальными деньгами. Но в продаже золото становится деньгами реально только потому, что меновые стоимости товаров в своих ценах были уже золотом идеально.

В продаже Т—Д, как и в покупке Д—Т, друг другу противостоят два товара, каждый из которых представляет собой единство меновой стоимости и потребительной стоимости; но в товаре меновая стоимость его существует лишь идеально как цена, между тем как в золоте, хотя оно само представляет собой действительную потребительную стоимость, его потребительная стоимость существует лишь как носитель меновой стоимости и поэтому лишь как формальная потребительная стоимость, не относящаяся ни к какой действительной индивидуальной потребности. Таким образом, противоположность между потребительной стоимостью и меновой стоимостью разделяется полярным образом между обоими членами формулы Т—Д, так что товар противостоит золоту как потребительная стоимость, которая свою идеальную меновую стоимость, цену, должна еще реализовать в золоте, между тем как золото противостоит товару как меновая стоимость, которая свою формальную потребительную стоимость материализует только в товаре. Лишь путем этого раздвоения товара на товар и золото и, далее, путем двойного противопоставления, в котором каждый крайний член идеально представляет собой то, что противоположный ему член есть реально, и реально представляет собой то, что противоположный член есть идеально» т. е. только путем представления товаров как двусторонне полярных противоположностей, разрешаются противоречия, заключенные в процессе их обмена.

Мы рассматривали до сих пор Т—Д как продажу, превращение товара в деньги. Но если мы взглянем со стороны другого крайнего члена, то этот же самый процесс представится, напротив, как Д—Т, как покупка, как превращение денег в товар. Продажа неизбежно есть одновременно и ее противоположность, покупка: это продажа, если рассматривать процесс с одной стороны, и покупка, если рассматривать его с другой стороны. Иначе говоря, в действительности этот процесс различается лишь тем, что в Т—Д инициатива исходит со стороны товара, или продавца, а в Д—Т — со стороны денег, или покупателя. Следовательно, представляя первый метаморфоз товара, превращение товара в деньги, как результат завершения первой стадии обращения Т—Д, мы вместе с тем предполагаем, что какой-то другой товар уже превратился в деньги и, стало быть, находится уже во второй стадии обращения Д—Т. Таким образом, мы попадаем в порочный круг предпосылок. Само обращение есть этот порочный круг. Если мы не будем рассматривать Д в Т—Д как уже совершившийся метаморфоз какого-нибудь другого товара, то мы вырвем данный акт обмена из процесса обращения. Но вне последнего исчезает форма Т—Д, и друг другу противостоят только два различных Т, например железо и золото, обмен которых представляет собой не особый акт обращения, а акт непосредственной меновой торговли. Золото у источника своего производства — такой же товар, как и всякий другой товар. Его относительная стоимость и относительная стоимость железа или любого другого товара представляется здесь в тех количествах, в которых они взаимно обмениваются. Но в процессе обращения эта операция уже предполагается; в товарных ценах собственная стоимость золота уже дана. Поэтому не может быть ничего ошибочнее, чем представление, будто в процессе обращения золото и товар вступают между собой в отношение непосредственной меновой торговли, и поэтому их относительная стоимость устанавливается якобы посредством их обмена как простых товаров. Если кажется, будто в процессе обращения золото обменивается на товары как простой товар, то эта иллюзия проистекает просто оттого, что в ценах определенное количество товара уже приравнено к определенному количеству золота, т. е. отнесено уже к золоту как к деньгам, как к всеобщему эквиваленту, и поэтому может непосредственно на него обмениваться. Поскольку цена товара реализуется в золоте, товар обменивается на золото как на товар, как на особую материализацию рабочего времени; но поскольку в золоте реализуется цена товара, последний обменивается на золото не как на товар, а как на деньги, т. е. на золото как всеобщую материализацию рабочего времени. Но в обоих отношениях количество золота, на которое обменивается товар в процессе обращения, определяется не обменом, а, наоборот, обмен определяется ценой товара, т. е. его меновой стоимостью, выраженной в золоте[71] .

В процессе обращения золото в любых руках выступает результатом продажи Т—Д. Но так как Т—Д, продажа, вместе с тем есть Д—Т, покупка, то оказывается, что в то время как Т, товар, с которого процесс начинается, совершает свой первый метаморфоз, другой товар, составляющий противоположный полюс Д, совершает свой второй метаморфоз и поэтому проходит вторую половину обращения, в то время как первый товар находится еще в первой половине своего пути.

Как результат первого процесса обращения, продажи, появляется исходный пункт второго процесса, деньги. На место товара в его первоначальной форме вступил его золотой эквивалент. Этот результат может прежде всего образовать пункт приостановки процесса, так как товар в этой второй форме обладает способностью к самостоятельному стойкому существованию. Товар, не имевший в руках своего владельца никакой потребительной стоимости, находится теперь в форме, всегда пригодной для потребления, ибо всегда может быть обменен, и только от обстоятельств зависит, когда и в каком пункте товарного мира он вступит опять в обращение. Пребывание товара в виде золотой куколки образует самостоятельный период в его жизни, в котором он может находиться более или менее продолжительное время. В то время как в меновой торговле обмен одной особенной потребительной стоимости непосредственно связан с обменом другой особенной потребительной стоимости, всеобщий характер труда, создающего меновую стоимость, проявляется в разделении и в произвольном распадении актов покупки и продажи.

Д—Т, покупка, есть движение, обратное Т—Д, и вместе с тем второй или заключительный метаморфоз товара. В качестве золота или в своем бытии в качестве всеобщего эквивалента товар обладает способностью быть непосредственно представленным в потребительных стоимостях всех других товаров, которые в своих ценах все стремятся к золоту как к своему потустороннему существованию, но вместе с тем указывают количество звонкой монеты, потребное для того, чтобы их тела, потребительные стоимости, перескочили на сторону денег, а их души, меновая стоимость, перешли в самое золото. Всеобщий продукт отчуждения товаров есть абсолютно отчуждаемый товар. Не существует никакого качественного предела для превращения золота в товар, а существует лишь количественный предел, определяемый его собственным количеством или величиной стоимости. «Все куплю, — сказало злато». В то время как товар в движении Т—Д, путем своего отчуждения в качестве потребительной стоимости, реализует свою собственную цену и потребительную стоимость чужих денег, в движении Д—Т он, путем своего отчуждения в качестве меновой стоимости, реализует свою собственную потребительную стоимость и цену другого товара. Если товар, реализуя свою цену, тем самым превращает золото в действительные деньги, то своим обратным превращением он превращает золото в свое собственное лишь преходящее денежное бытие. Так как товарное обращение предполагает развитое разделение труда, следовательно, многосторонность потребностей отдельного лица, в противоположность односторонности, его продукта, то покупка Д—Т иногда представляется в виде уравнения с одним товарным эквивалентом, иногда же раздробляется на ряд товарных эквивалентов, определяемый кругом потребностей покупателя и размерами его денежной суммы. Как продажа есть вместе с тем покупка, так и покупка есть вместе с тем продажа, Д—Т есть вместе с тем Т—Д, но инициатива здесь принадлежит золоту, или покупателю.

Если мы вернемся теперь к обращению Т—Д—Т в целом, то окажется, что в нем товар проходит полный ряд своих метаморфозов. Но одновременно с тем как он начинает первую половину обращения и совершает первый метаморфоз, другой товар вступает во вторую половину обращения, совершает свой второй метаморфоз и выпадает из обращения; и наоборот, первый товар вступает во вторую половину обращения, совершает свой второй метаморфоз и выпадает из обращения в то время, как третий товар вступает в обращение, проходит первую половину своего пути и совершает первый метаморфоз. Таким образом, обращение Т—Д—Т в целом, как полный метаморфоз одного товара, представляет собой вместе с тем всегда конец полного метаморфоза другого товара и начало полного метаморфоза третьего товара, т. е. ряд без начала и конца. Для наглядности, чтобы отличать товары Друг от друга, обозначим Т на обоих концах формулы различным образом, например Т'—Д—Т''. В сущности первое звено Т'—Д предполагает Д как результат другого Т—Д, т. е. само есть лишь последнее звено Т—Д—Т'; второе же звено Д—Т'' в своем результате представляет собой Т''—Д, т. е. само представляется как первое звено Т''—Д—Т''' и т. д. Далее, оказывается, что последнее звено Д—Т, хотя Д есть результат лишь одной продажи, может представляться в виде (Д — Т')+(Д—Т'')+(Д—Т''')+ и т. д., т. е. может раздробиться на множество покупок и, значит, множество продаж, т. е. на множество первых звеньев новых полных метаморфозов товаров. Если, следовательно, полный метаморфоз единичного товара представляется не только звеном одной цепи метаморфозов без начала и без конца, но и звеном многих таких цепей, то процесс обращения товарного мира, — так как каждый единичный товар совершает обращение Т—Д—Т, — представляется бесконечно запутанным клубком цепей этого движения, постоянно заканчивающегося и постоянно вновь начинающегося в бесконечно различных пунктах. Но вместе с тем каждая единичная продажа или покупка существует в качестве самостоятельного изолированного акта, а другой акт, служащий его дополнением, может быть отделен от него во времени и в пространстве и поэтому не должен непосредственно присоединяться к нему, как его продолжение. Так как каждый отдельный процесс обращения Т—Д или Д—Т, как превращение одного товара в потребительную стоимость и другого товара в деньги, как первая и вторая стадии обращения, образует для обеих сторон самостоятельный пункт приостановки, и с другой стороны, так как все товары начинают свой второй метаморфоз и занимают исходный пункт второй половины обращения в общей для них всех форме всеобщего эквивалента, золота, то в действительном обращении любое Д—Т может примыкать к любому Т—Д, вторая глава жизненного пути одного товара — к первой главе жизненного пути другого товара. Например, А продает железо за 2 ф. ст., т. е. совершает Т—Д, или первый метаморфоз товара — железа, но покупку откладывает на более позднее время. Одновременно В, продавший две недели тому назад 2 квартера пшеницы за 6 ф. ст., покупает на эти же 6 ф. ст. костюм у фирмы «Мозес и сын», т. е. совершает Д—Т, или второй метаморфоз товара — пшеницы. Оба эти акта Д—Т и Т—Д выступают здесь только как звенья одной цепи, так как в Д, золоте, один товар выглядит так же, как другой, и по золоту нельзя узнать, есть ли оно превращенное железо или превращенная пшеница. Таким образом, в действительном процессе обращения Т—Д—Т представляет собой бесконечное множество случайных существующих один рядом с другим и один за другим беспорядочно разбросанных звеньев различных полных метаморфозов. Действительный процесс обращения выступает, таким образом, не как полный метаморфоз товара, не как его движение через противоположные фазы, а как простой агрегат множества случайно совершающихся рядом или следующих друг за другом покупок и продаж. Таким образом, определенность формы этого процесса исчезает, и исчезает тем полнее, что каждый единичный акт обращения, например продажа, есть вместе с тем его противоположность, покупка, и наоборот. С другой стороны, процесс обращения есть движение метаморфозов товарного мира и поэтому должен отражать это движение также в своем общем движении. Каким образом процесс обращения отражает его, мы рассмотрим в следующем разделе. Здесь же следует лишь заметить, что в Т—Д—Т оба крайние члена Т находятся, с точки зрения формы, не в одинаковом отношении к Д. Первый Т относится к деньгам как особенный товар к всеобщему товару, между тем как деньги относятся ко второму Т как всеобщий товар к единичному товару. Следовательно, абстрактно-логически Т—Д—Т может быть сведен к форме силлогизма О—В—Е, где особенность образует первый крайний член, всеобщность — связующий средний член и единичность — последний крайний член.

Товаровладельцы вступили в процесс обращения просто как хранители товаров. В самом этом процессе они выступают друг против друга в противоположной форме покупателей и продавцов, один, скажем, как персонифицированная голова сахара, другой — как персонифицированное золото. Как только голова сахара становится золотом, продавец становится покупателем. Эти определенные общественные роли вытекают отнюдь не из человеческой индивидуальности вообще, но из меновых отношений между людьми, производящими свои продукты в форме товаров. Отношения, существующие между покупателем и продавцом настолько не индивидуальны, что они оба вступают в них лишь поскольку отрицается индивидуальный характер их труда, именно поскольку он, как труд не индивидуальный, становится деньгами. Поэтому настолько же бессмысленно считать эти экономические буржуазные роли покупателя и продавца вечными общественными формами человеческого индивидуализма, насколько несправедливо оплакивать эти роли как причину уничтожения этого индивидуализма.[72] Они суть необходимое выражение индивидуальности на основе определенной ступени общественного процесса производства. Кроме того, в противоположности между покупателем и продавцом антагонистическая природа буржуазного производства выражена еще столь поверхностным и формальным образом, что эта противоположность присуща также добуржуазным формам общества, так как она требует только, чтобы индивидуумы относились друг к другу как владельцы товаров.

Если мы рассмотрим теперь результат Т—Д—Т, то он сводится к обмену веществ Т—Т. Товар обменен на товар, потребительная стоимость на потребительную стоимость, и превращение товара в деньги, или товар как деньги, служит только для опосредствования этого обмена веществ. Деньги выступают, таким образом, только как средство обмена товаров; но не как средство обмена вообще, а как средство обмена, характеризуемое процессом обращения, т. е. как средство обращения[73]

Из того, что процесс обращения товаров сводится к Т—Т и поэтому кажется лишь меновой торговлей, совершающейся при посредстве денег, или из того, что вообще Т—Д—Т не только распадается на два изолированных процесса, но вместе с тем выражает их находящееся в движении единство, — из этого делать вывод, что существует только единство покупки и продажи, но не их разделение, значило бы обнаружить такой способ мышления, критика которого относится к области логики, а не политической экономии. Отделение в меновом процессе покупки от продажи разрывает местные, первобытные, традиционно-благочестивые, наивно-нелепые границы общественного обмена веществ; вместе с тем оно представляет собой всеобщую форму разрыва связанных друг с другом моментов этого общественного обмена и противопоставления их друг другу; одним словом, всеобщую возможность торговых кризисов, однако только потому, что противоположность товара и денег есть абстрактная и всеобщая форма всех противоположностей, заключенных в буржуазном труде. Поэтому денежное обращение может иметь место без кризисов, но кризисы не могут иметь места без денежного обращения. Это, однако, означает только, что там, где основанный на частном обмене труд в своем развитии еще не дошел до образования денег, там он, конечно, тем более не в состоянии вызвать такие явления, которые предполагают полное развитие буржуазного процесса производства. Можно поэтому оценить по достоинству всю глубину той критики, которая стремится путем отмены «привилегий» благородных металлов и посредством так называемой «рациональной денежной системы» устранить «пороки» буржуазного производства. С другой стороны, в качестве образца экономической апологетики достаточно привести одну теорию, которая рекламировалась как необычайно остроумная. Джемс Милль, отец известного английского экономиста Джона Стюарта Милля, говорит:

«Никогда не может быть недостатка в покупателях на все товары. Всякий, кто предлагает товар для продажи, желает получить в обмен за него другой товар, и, следовательно, он — покупатель уже в силу одного того факта, что он продавец. Поэтому покупатели и продавцы всех товаров, вместе взятые, должны в силу метафизической необходимости сохранять равновесие. Стало быть, если имеется больше продавцов, чем покупателей одного какого-либо товара, то должно быть больше покупателей, чем продавцов какого-нибудь другого товара»[74]

Милль устанавливает это равновесие тем, что превращает процесс обращения в непосредственную меновую торговлю, а затем в эту непосредственную меновую торговлю опять контрабандным путем вводит взятые из процесса обращения фигуры покупателей и продавцов. Выражаясь его путаным языком, можно сказать, что в такие моменты, когда все товары не находят сбыта, — как было, например, в Лондоне и Гамбурге в известные моменты торгового кризиса 1857—1858гг, — действительно имеется больше покупателей, чем продавцов на один товар, именно на деньгии больше продавцов, чем покупателей на все другие виды денег, а именно на товары. Метафизическое равновесие между покупками и продажами ограничивается тем, что каждая покупка есть продажа и каждая продажа — покупка, что, однако, не представляет особенного утешения для товаровладельцев, которые не в состоянии продать, а тем самым и купить.[75]

Отделение продажи от покупки делает возможным наряду с собственно торговлей множество фиктивных сделок, предшествующих окончательному обмену между производителями и потребителями товаров. Это дает возможность массе паразитов проникать в процесс производства и извлекать выгоды из этого отделения. Но это опять-таки означает только, что вместе с деньгами, как всеобщей формой буржуазного труда, дана возможность развития противоречий последнего.

b) Обращение денег

Действительное обращение представляется прежде всего как масса случайно совершающихся друг подле друга покупок и продаж. Как при покупке, так и при продаже товар и деньги противостоят друг другу всегда в одном и том же отношении: продавец — на стороне товара, а покупатель — на стороне денег. Поэтому деньги, как средство обращения, выступают всегда в качестве покупательного средства, вследствие чего различия их назначений в противоположных фазах товарного метаморфоза стали незаметными.

Деньги переходят в руки продавца в том же самом акте, в котором товар переходит в руки покупателя. Следовательно, товар и деньги движутся в противоположных направлениях, и эта перемена мест, при которой товар переходит на одну сторону, а деньги на другую, совершается одновременно в неопределенно большом числе пунктов на всей поверхности буржуазного общества. Однако первый шаг, который товар делает в обращении, есть вместе с тем и его последний шаг.[76] Перемещается ли товар потому, что золото притягивается им (Т—Д), или потому, что он притягивается золотом (Д—Т), по одним этим движением, одной переменой места он переходит из сферы обращения в сферу потребления. Обращение есть беспрестанное движение товаров, но всегда новых товаров, каждый из которых совершает движение лишь один раз. Каждый товар начинает вторую половину своего обращения не как тот же самый товар, а как другой товар, как золото. Таким образом, движение претерпевшего метаморфоз товара есть движение золота. Те же самые деньги или тот же самый кусок золота, которые в акте Т—Д один раз поменялись местом с одним товаром, появляются опять, но в обратном порядке, в качестве исходного пункта Д—Т и таким образом меняются местом второй раз, с другим товаром. Подобно тому как эти деньги перешли из рук покупателя В в руки продавца А, так теперь они переходят из рук А, ставшего покупателем, в руки С. Таким образом, движение формы товара, его превращение в деньги и обратное превращение его из денег, или движение полного метаморфоза товара, представляется как внешнее движение одних и тех же денег, которые два раза меняются местами с двумя различными товарами. Как бы разрозненно и случайно ни совершались рядом друг с другом покупки и продажи, тем не менее в действительном обращении покупателю всегда противостоит продавец, и деньги, переходящие на место проданного товара, должны были прежде чем попасть в руки покупателя уже однажды обменяться местом с каким-нибудь другим товаром. С другой стороны, рано или поздно они опять перейдут из рук продавца, ставшего покупателем, в руки нового продавца, и в этом частом повторении перемены места деньги выражают сцепление метаморфозов товаров. Следовательно, одни и те же деньги перемещаются, одна монета чаще, другая реже, с одного места обращения на другое всегда в направлении, противоположном движению товаров, описывая при этом более или менее длинную дугу обращения. Эти различные движения одних и тех же денег могут следовать друг за другом только во времени, между тем как, наоборот, многочисленность и разрозненность покупок и продаж проявляется в одновременных, совершающихся пространственно рядом, однократных переменах места между товарами и деньгами.

Обращение товаров Т—Д—Т в своей простой форме совершается в виде перехода денег из рук покупателя в руки продавца и из рук продавца, ставшего покупателем, в руки нового продавца. На этом заканчивается метаморфоз товара, а следовательно, и движение денег, поскольку последнее есть выражение этого метаморфоза. Но так как новые потребительные стоимости должны постоянно производиться как товары и поэтому постоянно вновь выбрасываться в обращение, то Т—Д—Т повторяется и возобновляется теми же самыми товаровладельцами. Деньги, которые они израсходовали как покупатели, возвращаются обратно в их руки, как только они выступают снова в качестве продавцов товаров. Постоянное возобновление товарного обращения отражается, таким образом, в том, что деньги не только постоянно перекатываются из одних рук в другие по всей поверхности буржуазного общества, но вместе с тем описывают множество различных маленьких кругооборотов, выходя из бесконечно различных точек и возвращаясь к тем же самым точкам, чтобы снова повторить то же самое движение.

Так как перемена форм товаров выступает как простое перемещение денег и непрерывность движения обращения выпадает целиком на долю денег, — ибо товар делает всегда только один шаг в направлении, противоположном движению денег, деньги же делают всегда второй шаг вместо товара и говорят Б там, где товар сказал А, — то кажется, что все движение исходит от денег, хотя при продаже товар притягивает деньги из их места и, следовательно, так же приводит в движение деньги, как при покупке деньги приводят в движение товар. Далее, так как деньги противостоят товару всегда в одном и том же отношении, именно как покупательное средство, а в качестве такового приводят товары в движение лишь посредством реализации их цен, — то все движение обращения выступает в таком виде, что деньги меняются местами с товарами, реализуя их цены либо в одновременных, совершающихся рядом отдельных актах обращения, либо в последовательно совершающихся актах, когда одна и та же монета реализует цены различных товаров по очереди один за другим. Если, например, мы будем рассматривать Т—Д—Т'—Д—Т''—Д—Т''' и т. д., не обращая внимания на качественные моменты, которые в действительном процессе обращения становятся незаметными, то мы увидим только одну и ту же монотонную операцию. Д, реализовав цену Т, реализует по очереди цены Т'—Т'' и т. д., а товары Т'—Т''—Т''' и т. д. занимают постоянно место, оставленное деньгами. Поэтому кажется, что деньги, реализуя цены товаров, приводят последние в движение. В этой функции, заключающейся в реализации цен, деньги сами постоянно находятся в обращении, то меняя только место, то проделывая дугу обращения, то описывая маленькую окружность, на которой исходная точка и точка возвращения совпадают. Как средство обращения деньги имеют свое собственное обращение. Поэтому движение форм товаров, находящихся в процессе обращения, выступает как собственное движение денег, опосредствующее обмен товаров, которые сами по себе неподвижны. Таким образом, движение процесса обращения товаров представляется в виде движения денег как средства обращения — в виде обращения денег.

Если товаровладельцы представляют продукты своего частного труда как продукты общественного труда, превращая одну вещь, золото, в непосредственное бытие всеобщего рабочего времени, а потому и в деньги, то теперь их собственное всестороннее движение, которым они опосредствуют обмен веществ своего труда, противостоит им как своеобразное движение этой вещи, как обращение золота. Само общественное движение есть для товаровладельцев, с одной стороны, внешняя необходимость, с другой — только формальный посредствующий процесс, который дает каждому индивидууму возможность за ту потребительную стоимость, которую он бросает в обращение, извлекать из него другие потребительные стоимости, имеющие стоимость такой же величины. Потребительная стоимость товара выступает на сцену с выходом его из обращения, между тем как потребительная стоимость денег как средства обращения есть само их обращение. Движение товара в обращении есть только преходящий момент, между тем как непрестанное движение в обращении становится функцией денег. Эта своеобразная функция денег в процессе обращения придает деньгам как средству обращения новую определенность формы, которая теперь должна быть нами развита подробнее.

Прежде всего очевидно, что денежное обращение есть движение бесконечно раздробленное, так как в нем отражаются бесконечное раздробление процесса обращения на покупки и продажи и произвольное распадение взаимно дополняющих друг друга фаз товарного метаморфоза. Правда, в небольших кругооборотах денег, в которых исходная точка и точка возвращения совпадают, обнаруживается возвратное движение, действительное круговое движение; но таких исходных точек имеется столько же, сколько и товаров, и уже благодаря своему неопределенному множеству эти кругообороты не поддаются никакому контролю, измерению и вычислению. Столь же неопределенно время между удалением от исходной точки и возвращением к ней. Безразлично также, совершается ли в данном случае подобный кругооборот или нет. Нет более общеизвестного экономического факта, чем тот, что можно одной рукой расходовать деньги, не получая их обратно другой рукой. Деньги выходят из бесконечно различных точек и возвращаются в бесконечно различные точки, но совпадение исходной точки и точки возвращения случайно, так как в движении Т—Д—Т обратное превращение покупателя в продавца не является необходимым условием. Но в еще меньшей степени денежное обращение представляет такое движение, которое излучается из одного центра ко всем точкам периферии и из всех точек последней возвращается к тому же центру. Так называемый круговой оборот денег, как он рисуется нашему воображению, ограничивается тем, что во всех пунктах видно появление и исчезновение денег, их непрестанное перемещение. В более высокой опосредствованной форме денежного обращения, например в обращении банкнот, мы увидим, что условия выдачи денег заключают в себе условия их обратного притока. Напротив, при простом денежном обращении является случайностью, что тот же самый покупатель становится опять продавцом. Там, где при простом денежном обращении обнаруживаются действительные круговые движения постоянного характера, они суть лишь отражение более глубоких процессов производства. Например, фабрикант берет в пятницу деньги у своего банкира, в субботу выплачивает ими заработную плату своим рабочим, рабочие тотчас же отдают большую часть этих денег лавочникам и т. п., а последние в понедельник приносят их обратно банкиру.

Мы видели, что деньги одновременно реализуют данную массу цен в покупках и продажах, пестро расположенных рядом друг с другом в пространстве и что они только один раз меняются местами с товарами. Но, с другой стороны, поскольку в движении денег проявляется движение всей совокупности метаморфозов товаров и цепная связь этих метаморфозов, то одни и те же деньги реализуют цены различных товаров и таким образом совершают большее или меньшее число оборотов. Если мы возьмем процесс обращения какой-нибудь страны за данный промежуток времени, например, за один день, то количество золота, необходимое для реализации цен и, следовательно, для обращения товаров, определяется двумя моментами: с одной стороны, общей суммой этих цен, с другой стороны, средним числом оборотов одних и тех же золотых денег. Это число оборотов, или скорость обращения денег, в свою очередь, определяется или служит лишь выражением той средней скорости, с которой товары проходят различные фазы своих метаморфозов, с которой эти метаморфозы следуют друг за другом как звенья цепи, и скорости, с которой товары, совершившие свои метаморфозы, замещаются в процессе обращения новыми товарами. Следовательно, в то время как в процессе определения цен меновая стоимость всех товаров идеально превратилась в равновеликое по стоимости количество золота и в обоих изолированных актах обращения Д—Т и Т—Д одна и та же сумма стоимости имелась налицо дважды, на одной стороне в товаре, на другой стороне в золоте, — бытие золота как средства обращения определяется не изолированным его отношением к единичным неподвижным товарам, а подвижным его бытием в движущемся мире товаров; определяется его функцией — выражать своей переменой мест перемену форм товаров и, следовательно, скоростью своей перемены мест — скорость перемены форм товаров. Его действительное наличие в процессе обращения, т. е. действительная масса золота, находящаяся в обращении, определяется, таким образом, его функциональным бытием в самом процессе, взятом как целое.

Предпосылкой денежного обращения является товарное обращение, а именно, деньги приводят в обращение товары, которые имеют цепы, т. е. которые идеально уже приравнены к определенным количествам золота. При определении цен самих товаров величина стоимости того количества золота, которое служит единицей измерения, или стоимость золота, предполагается данной. При этой предпосылке количество золота, необходимое для обращения, определяется прежде всего общей суммой товарных цен, подлежащих реализации. Но эта общая сумма, в свою очередь, определяется: 1) уровнем цен, относительно высоким или низким уровнем меновых стоимостей товаров, выраженных в золоте, и 2) массой товаров, обращающихся по определенным ценам, следовательно, массой покупок и продаж, совершаемых по данным ценам[77]. Если квартер пшеницы стоит 60 шилл., то для того, чтобы привести его в обращение или реализовать его цену, необходимо в два раза больше золота, чем в том случае, если бы он стоил только 30 шиллингов. Для обращения 500 квартеров пшеницы по 60 шилл. требуется в два раза больше золота, чем для обращения 250 квартеров по той же цене. Наконец, для обращения 10 квартеров по 100 шилл. требуется лишь половина того количества золота, которое необходимо для обращения 40 квартеров по 50 шиллингов. Отсюда следует, что количество золота, необходимое для обращения товаров, может уменьшиться, несмотря на повышение цен, если масса находящихся в обращении товаров уменьшается в большей степени, чем возрастает общая сумма цен; и, наоборот, масса средств обращения может увеличиться, если масса находящихся в обращении товаров уменьшается, а сумма их цен повышается в большей степени. Превосходные детальные исследования англичан показали, например, что в Англии на первых стадиях вздорожания хлеба масса обращающихся денег увеличивается, потому что сумма цен уменьшившейся массы хлеба превышает прежнюю сумму цен большей массы хлеба, а вместе с тем обращение остальной товарной массы продолжается в течение некоторого времени без помех по прежним ценам. Напротив, в более поздней стадии вздорожания хлеба масса обращающихся денег уменьшается — потому, что кроме хлеба остальные товары продаются или в меньшем количестве по прежним ценам, или же в том же самом количестве по более низким ценам.

Однако количество обращающихся денег определяется, как мы видели, не только общей суммой подлежащих реализации товарных цен, но также и скоростью, с которой деньги обращаются, или продолжительностью времени, в течение которого они совершают эту реализацию. Если один и тот же соверен совершает в течение одного дня десять покупок товара, каждый раз ценой в один соверен, переходя таким образом 10 раз из рук в руки, то он совершает точь-в-точь такую же работу, как 10 соверенов, каждый из которых в продолжение дня совершает лишь один оборот[78] . Скорость обращения золота может, стало быть, возместить его количество; или бытие золота в процессе обращения определяется не только его бытием в качестве эквивалента рядом с товаром, но также его бытием в самом движении товарных метаморфозов. Однако скорость обращения денег возмещает их количество только до определенного предела, так как в каждый данный момент бесконечно раздробленные покупки и продажи происходят рядом друг с другом в пространстве.

Если сумма цен находящихся в обращении товаров возрастает, по в меньшей степени, чем скорость обращения денег, то масса средств обращения уменьшается. Если, наоборот, скорость обращения уменьшается в большей степени, чем сумма цен находящейся в обращении товарной массы, то масса средств обращения увеличивается. Возрастание количества средств обращения при всеобщем падении цен или уменьшение количества средств обращения при всеобщем повышении цен — одно из наиболее точно установленных явлений в истории товарных цен. Однако причины, которые вызывают повышение уровня цен и одновременно еще большее увеличение скорости обращения денег, равно как и обратное движение, находятся вне области исследования простого обращения. В качестве примера можно указать между прочим на то, что в периоды, когда кредит процветает, скорость обращения денег увеличивается быстрее, чем возрастают цены товаров, между тем как при сокращении кредита цены товаров падают медленнее, чем скорость обращения. Поверхностный и формальный характер простого денежного обращения обнаруживается как раз в том, что все моменты, определяющие количество средств обращения, а именно масса обращающихся товаров, цены, повышение или падение цен, число одновременных покупок и продаж, скорость обращения денег, зависят от процесса метаморфозов товарного мира, который, в свою очередь, зависит от общего характера способа производства, численности населения, отношения между городом и деревней, развития средств транспорта, от большего или меньшего разделения труда, кредита и т. д., — словом, от обстоятельств, которые все лежат вне простого денежного обращения и в нем только отражаются.

Если скорость обращения дана, то масса средств обращения определяется, следовательно, просто ценами товаров. Таким образом, цены не потому высоки или низки, что в обращении находится большее или меньшее количество денег, а наоборот, в обращении потому находится большее или меньшее количество денег, что цены высоки или низки. Это один из важнейших экономических законов, детальное доказательство которого при помощи истории товарных цен составляет, быть может, единственную заслугу послерикардовской английской политической экономии. Если опыт показывает, что уровень металлического обращения или масса обращающегося золота или серебра в данной стране хотя и подвержена временным, иногда очень сильным, приливам и отливам,[79] но в общем на протяжении более длительных периодов остается постоянным, и отклонения от среднего уровня составляют лишь слабые колебания, — то это явление объясняется просто противоречивым характером условий, определяющих массу находящихся в обращении денег. Одновременное изменение этих условий парализует их действие и оставляет все по-старому.

Закон, по которому при данной скорости обращения денег и при данной сумме товарных цен количество обращающихся средств представляет собой определенную величину, может быть выражен еще таким образом, что, если даны меновые стоимости товаров и средняя скорость их метаморфозов, то количество обращающегося золота зависит от его собственной стоимости. Поэтому, если бы стоимость золота, т. е. необходимое для его производства рабочее время, увеличилась или уменьшилась, то товарные цены повысились бы или понизились в обратном отношении, и этому всеобщему повышению ил к падению цен соответствовала бы, при неизменной скорости обращения, большая или меньшая масса золота, необходимого для обращения той же самой товарной массы. Такая же перс-мена имела бы место и в том случае, если бы прежняя мера стоимости была вытеснена другим металлом с более высокой или более низкой стоимостью. Так, когда Голландия из нежной заботливости о государственных кредиторах и из боязни последствий открытия калифорнийских и австралийских рудников заменила золотые деньги серебряными, ей потребовалось для обращения той же самой товарной массы в 14—15 раз больше серебра, чем прежде золота.

Из зависимости количества обращающегося золота от изменяющейся суммы товарных цен и от изменяющейся скорости обращения следует, что масса металлических средств обращения должна быть способна к сокращению и расширению, т. е., что в соответствии с потребностями процесса обращения золото то должно вступать в этот процесс как средство обращения, то снова должно выходить из него. Каким образом процесс обращения сам осуществляет эти условия, мы увидим в дальнейшем.

c) Монета. Знак стоимости

Золото в своей функции средства обращения получает особую Façon [форму], оно становится монетой. Чтобы его обращение не задерживалось техническими затруднениями, оно чеканится в виде монет соответственно масштабу счетных денег. Куски золота, оттиск и фигура которых показывают, что они содержат весовые количества золота, представляемые в счетных названиях денег: в фунте стерлингов, шиллинге и т. п., — суть монеты. Как определение монетной цены, так и техническое дело чеканки выпадает на долю государства. Деньги в качестве монеты, как и в качестве счетных денег приобретают местный и политический характер, они говорят на разных языках и носят разные национальные мундиры. Поэтому сфера, в которой деньги обращаются как монета, отделяется, как внутреннее товарное обращение, ограниченное пределами одного государства, от всеобщего обращения товарного мира.

Между тем золото в слитках и золото в монете отличаются друг от друга не в большей мере, чем его монетное название от названия весового. То, что в последнем случае выступает как различие в названии, в первом случае выступает лишь как различие внешней формы. Золотая монета может быть брошена в тигель и таким путем вновь превращена в золото sans phrase [без дальнейших околичностей], как и наоборот: достаточно послать золотой слиток на монетный двор, чтобы он получил форму монеты. Превращение и обратное превращение из одной внешней формы в другую представляется чисто технической операцией.

За 100 фунтов или 1200 тройских унций 22-каратного золота на английском монетном дворе можно получить 4672,5 фунта стерлингов или золотых соверенов; если положить эти соверены на одну чашку весов, а 100 фунтов золота в слитках на другую, то установится равновесие; и таким образом доказано, что соверен есть не что иное, как определенное весовое количество золота, обозначенное в английской монетной цене этим названием и имеющее особую внешнюю форму и особый штемпель. Эти 4672,5 золотых соверена выбрасываются в обращение из различных пунктов и, поглощаемые им, они совершают в продолжение дня определенное число оборотов — один соверен большее число оборотов, другой — меньшее. Если бы среднее число ежедневных оборотов каждой унции равнялось 10, то 1200 унций золота реализовали бы товарные цены на общую сумму 12000 унций, или 46725 соверенов. Как ни верти унцию золота, она никогда не будет весить 10 унций золота. Но здесь, в процессе обращения, 1 унция действительно имеет вес 10 унций. Бытие монеты в процессе обращения равнозначно содержащемуся в ней количеству золота, умноженному на число ее оборотов. Таким образом, монета, помимо своего действительного бытия в виде отдельного куска золота определенного веса, получает идеальное бытие, вытекающее из ее функции. Однако, совершает ли соверен один оборот или десять оборотов, в каждой отдельной покупке или продаже он действует только как один соверен. Здесь происходит то же, что и с генералом, который в день сражения своевременным появлением в 10 различных пунктах заменяет 10 генералов; но в каждом из этих пунктов это тот же самый генерал. Идеализация средства обращения, возникающая в денежном обращении вследствие замещения количества монет скоростью, касается только функционального бытия монеты в процессе обращения, но не затрагивает бытия отдельной монеты.

Денежное обращение представляет собой, однако, внешнее движение, и соверен, хотя и non olet {не пахнет}, вращается в смешанном обществе. От трения со всякого рода руками, сумками, карманами, кошельками, мешочками, шкатулками и сундуками монета стирается, оставляет один золотой атом тут, другой там и таким образом, шлифуясь в скитаниях по миру, все больше и больше теряет в своем внутреннем содержании. Находясь в употреблении она изнашивается. Рассмотрим соверен в тот момент, когда его первоначальной солидности был нанесен, по-видимому, еще только незначительный урон.

«Пекарь, который сегодня только что получил прямо из банка совершенно новенький соверен и завтра отдает его мельнику, отдает не точно тот же самый (veritable) соверен; он стал легче, чем был в тот момент, когда пекарь его получил»[80].

«Ясно, что монеты по самой природе вещей должны постоянно одна за другой обесцениваться вследствие хотя бы только обычного и неизбежного стирания. Физически невозможно на некоторое время, даже на один день, совершенно изъять из обращения легкие монеты»[81].

По оценке Джейкоба, из 380 миллионов фунтов стерлингов, имевшихся в 1809 году в Европе, к 1829 году, т. е. за 20 лет, совершенно исчезли вследствие стирания 19 миллионов фунтов стерлингов[82]. Таким образом, если товар после первого же своего шага, которым он вступает в обращение, из него выпадает, то монета после нескольких своих шагов в обращении представляет больше металлического содержания, чем она в действительности имеет. Чем дольше монета обращается при неизменной скорости обращения или чем быстрее ее обращение в продолжение одного и того же промежутка времени, тем больше ее бытие в качестве монеты отделяется от ее золотого или серебряного бытия. То, что остается, — это magni nominis umbra [тень великого имени]. Тело монеты становится всего лишь тенью. Если первоначально монета приобрела благодаря процессу обращения больший вес, то теперь она становится благодаря ему легче, но продолжает в каждой отдельной покупке или продаже приниматься за первоначальное количество золота. Соверен, как призрачный соверен, как призрачное золото, продолжает выполнять функцию законных золотых денег. В то время как другие существа вследствие соприкосновения с внешним миром теряют свой идеализм, монета вследствие практики идеализируется, превращается в чисто призрачное бытие своего золотого или серебряного тела. Эта вторичная, вызываемая самим процессом обращения идеализация металлических денег, или отделение их номинального содержания от реального, используется частью правительствами, частью частными авантюристами путем самых разнообразных подделок монеты. Вся история монетного дела с начала средневековья и до конца XVIII столетия сводится к истории этих двусторонних и антагонистических подделок, и многотомное собрание сочинений итальянских экономистов, изданное Кустоди, вращается большей частью вокруг этого вопроса.

Призрачное бытие золота в пределах его функции вступает, однако, в конфликт с его действительным бытием. В обращении одна золотая монета теряет в своем металлическом содержании больше, другая — меньше, и потому один соверен стоит теперь в действительности больше, чем другой. Но так как они в своем функциональном бытии в качестве монет считаются равноценными и соверен, действительно составляющий ¼ унции, стоит не больше, чем соверен, только по видимости составляющий ¼ унции, то полновесные соверены часто подвергаются в руках недобросовестных владельцев хирургическим операциям, и с ними искусственно проделывается то, что само обращение естественным путем проделало с их легковесными братьями. Они обрезываются и подделываются, а их излишний золотой жир отправляется в тигель. Если 4672,5 золотых соверена, положенные на чашку весов, весят в среднем только 800 унций вместо 1200, то на рынке золота они смогут купить уже только 800 унций золота, или рыночная цена золота поднялась бы выше его монетной цены. Каждая денежная единица, даже если она полновесная, в своей монетной форме стоила бы меньше, чем в форме слитка. Полновесные соверены превращались бы обратно в слитки золота, в форму, в которой большее количество золота имеет большую стоимость, чем меньшее его количество. Как только это уменьшение металлического содержания охватило бы достаточное количество соверенов, чтобы вызвать длительное превышение рыночной цены золота над его монетной ценой, — счетные названия монеты хотя и остались бы те же самые, однако впредь означали бы меньшее количество золота. Другими словами, изменился бы масштаб денег, и золотые монеты в дальнейшем чеканились бы соответственно этому новому масштабу. Вследствие идеализации золота в качестве средства обращения, оно, оказывая обратное действие, изменило бы установленные законом отношения, при которых оно было масштабом цен. Такая же революция повторилась бы через некоторый промежуток времени вновь, и таким образом золото как в своей функции масштаба цен, так и в качестве средства обращения подвергалось бы постоянным переменам, причем перемена в одной форме вызывала бы перемену в другой, и наоборот. Этим объясняется упомянутое выше явление, что в истории всех современных народов одно и то же денежное название сохранялось за постоянно уменьшающимся металлическим содержанием. Противоречие между золотом как монетой и золотом как масштабом цен становится также противоречием между золотом как монетой и золотом как всеобщим эквивалентом, в качестве которого оно обращается не только в пределах отдельных стран, но и на мировом рынке. Как мера стоимостей, золото было всегда полновесным, так как оно служило лишь в качестве идеального золота. Как эквивалент в изолированном акте Т—Д, золото из своего подвижного состояния сейчас же переходит обратно в состояние покоя; но в монете его естественная субстанция вступает в постоянный конфликт с его функцией. Совершенно избежать превращения золотого соверена в призрачное золото невозможно, но законодательство старается воспрепятствовать закреплению такого соверена в качестве монеты, изымая его из обращения при известном уменьшении его субстанции. Например, согласно английскому закону, соверен, потерявший в весе более 0,747 грана, перестает быть законным совереном. Английский банк, в котором только за время с 1844 по 1848г было взвешено 48 миллионов золотых соверенов, имеет для взвешивания золота машину г-на Коттона, которая не только обнаруживает разницу между двумя соверенами в 1/100 грана, но, подобно разумному существу, немедленно сбрасывает неполновесный соверен на доску, откуда он попадает в другую машину, которая с восточной жестокостью разрезает его на части.

При этих условиях золотая монета вообще не могла бы обращаться, если бы ее обращение не было ограничено определенными сферами, в пределах которых она не так быстро изнашивается. Поскольку золотая монета в обращении имеет значение 1/4 унции, тогда как она весит уже только 1/5 унции, она в сущности сделалась простым знаком или символом золота на 1/20 унции; таким образом, всякая золотая монета самим процессом обращения в большей или меньшей степени превращается в простой знак, или символ, своей субстанции. Но ни одна вещь не может быть своим собственным символом. Нарисованный виноград есть не символ действительного винограда, а кажущийся виноград. Тем более не может легковесный соверен быть символом полновесного, как не может отощавшая лошадь быть символом упитанной. Так как золото, следовательно, становится символом самого себя, но служить символом самого себя не может, то в тех сферах обращения, в которых оно изнашивается наиболее быстро, т. е. в сферах, где покупки и продажи постоянно возобновляются в мельчайших размерах, оно получает отделенное от его золотого бытия символическое серебряное или медное бытие. В этих сферах постоянно обращалась бы в качестве монеты определенная доля от общей суммы золотых денег, хотя это и не были всегда одни и те же золотые монеты. Эта доля золота замещается серебряными или медными знаками. Если, таким образом, в качестве меры стоимостей и, стало быть, в качестве денег в пределах данной страны может функционировать только один специфический товар, то в качестве монеты рядом с деньгами могут служить различные товары. Эти вспомогательные средства обращения, например, серебряные или медные знаки, являются внутри обращения представителями определенных долей золотой монеты. Поэтому их собственное серебряное или медное содержание определяется не отношением стоимости серебра и меди к стоимости золота, а произвольно устанавливается законом. Они должны выпускаться только в таких количествах, в каких постоянно обращались бы представляемые ими мелкие доли золотой монеты, необходимые для размена более крупных золотых монет, либо для реализации соответственно мелких товарных цен. В пределах розничного товарного обращения серебряные и медные знаки, в свою очередь, принадлежат к особым сферам. По самой природе вещей скорость их обращения находится в обратном отношении к цене, которую они реализуют в каждой отдельной покупке и продаже, или к величине той доли золотой монеты, которую они представляют. Если учесть громадные размеры ежедневного розничного оборота в такой стране, как Англия, то относительно незначительное общее количество обращающихся вспомогательных монет показывает быстроту и непрерывность их обращения. Из одного недавно изданного парламентского отчета мы видим, например, что в 1857г английский монетный двор вычеканил золота на сумму 4859000 ф. ст., серебра по номинальной стоимости на 733000 ф. ст., а по стоимости металла — на 363000 фунтов стерлингов. Общая сумма золота, вычеканенного в течение десяти лет, кончая 31 декабря 1857г, составляла 55239000 ф. ст., а серебра — только 2434000 фунтов стерлингов. Медные монеты составляли в 1857г только 6720 ф. ст. по номинальной стоимости и 3492 ф. ст. по стоимости меди; причем 3136 ф. ст. — пенсами, 2464 ф. ст. — полупенсами и 1120 ф. ст. — фартингами. Общая стоимость медной монеты, вычеканенной в продолжение последних десяти лет, составила 141477 ф. ст. по номинальной стоимости и 73503 ф. ст. по стоимости металла. Подобно тому, как золотая монета не может навсегда утвердиться в своей функции монеты вследствие того, что закон определяет степень потери металла, при которой она демонетизируется, так и, наоборот, серебряные и медные знаки не могут перейти из своих сфер обращения в сферу обращения золотой монеты и там утвердиться в качестве денег, вследствие того, что установлен размер цены, которую они реализуют согласно закону. Так, например, в Англии медь обязательна к приему при платежах только на сумму до 6 пенсов, серебро — на сумму до 40 шиллингов. Если бы серебряные и медные знаки были выпущены в большем количестве, чем необходимо для потребностей их сфер обращения, то товарные цепы от этого не повысились бы, но произошло бы накопление этих знаков у розничных торговцев, которые в конце концов вынуждены были бы продать их как металл. Так, в 1798г английские медные монеты, израсходованные частными лицами, скопились на сумму 20350 ф. ст. у лавочников, которые тщетно пытались пустить их снова в обращение и в конце концов вынуждены были продать их как товар на медном рынке[83].

Серебряные и медные знаки, которые в определенных сферах внутреннего обращения служат представителями золотой монеты, содержат установленное законом количество серебра и меди, но, поглощенные обращением, они стираются, подобно золотой монете, и еще быстрее, соответственно скорости и непрерывности своего обращения, превращаются в идеальные, призрачные тела. Если бы и здесь начали устанавливать предел уменьшения металлического содержания, за которым серебряные и медные знаки утрачивают свой характер монеты, то уже и в определенной части их собственной сферы обращения серебряные и медные знаки пришлось бы, в свою очередь, заменить другими символическими деньгами, скажем, железными или свинцовыми; и это представительство одних символических денег другими символическими деньгами было бы бесконечным процессом. Поэтому во всех странах с развитым обращением сама необходимость денежного обращения принуждает к тому, чтобы сделать монетный характер серебряных и медных знаков совершенно независимым от любой степени утраты ими металла. Тем самым обнаруживается то, что заключалось в природе вещей, а именно, что они суть символы золотой монеты не потому, что они сделаны из серебра или меди, не потому, что они имеют стоимость, а поскольку они никакой стоимости не имеют.

Отсюда следует, что функционировать в качестве символов золотых денег могут вещи, относительно лишенные стоимости, например бумажка. Существование вспомогательной монеты в виде металлических знаков, серебряных, медных и т. п., объясняется большей частью тем, что в большинстве стран менее ценные металлы, как серебро в Англии, медь в древней Римской республике, Швеции, Шотландии и т. д., обращались как деньги до того, как процесс обращения низвел их до разменной монеты и поставил на их место более благородный металл. Впрочем, по самой природе вещей, денежный символ, непосредственно вырастающий из металлического обращения, первоначально сам является также металлом. Подобно тому как та часть золота, которая постоянно должна была бы обращаться в качестве разменной монеты, замещается металлическими знаками, так и та часть золота, которая в качестве монеты постоянно поглощается сферой внутреннего обращения и, следовательно, должна постоянно находиться в обращении, может быть замещена знаками, лишенными стоимости. Уровень, ниже которого масса обращающихся монет никогда не падает, определяется в каждой стране эмпирически. Первоначально незаметное различие между номинальным содержанием металлической монеты и ее металлическим содержанием может таким образом дойти до абсолютного их отделения. Монетное название денег отделяется от их субстанции и существует вне последней, в лишенных стоимости бумажках. Как меновая стоимость товаров благодаря процессу их обмена кристаллизуется в золотых деньгах, точно так же золотые деньги в обращении испаряются до своего собственного символа, сперва в форме изношенной золотой монеты, потом в форме вспомогательных металлических монет и, наконец, в форме не имеющих стоимости знаков, бумажек, простого знака стоимости.

Золотая монета произвела, однако, своих заместителей, сперва металлических, а затем бумажных, только потому, что она, несмотря на потерю части металла, продолжала функционировать в качестве монеты. Она не потому обращалась, что истерлась, а она истерлась до превращения в символ потому, что она долго обращалась. Лишь поскольку золотые деньги в процессе обращения сами становятся простым знаком своей собственной стоимости, они могут быть замещены простыми знаками стоимости.

Поскольку движение Т—Д—Т есть протекающее в виде процесса единство двух непосредственно переходящих один в другой моментов Т—Д и Д—Т, или поскольку товар пробегает процесс своего полного метаморфоза, он развивает свою меновую стоимость в цену и в деньги, чтобы тотчас же опять снять эту форму и сделаться снова товаром или, скорее, потребительной стоимостью. Следовательно, товар достигает только кажущейся самостоятельности своей меновой стоимости. Мы видели, с другой стороны, что золото, поскольку оно функционирует только как монета или постоянно находится в обращении, в действительности является всего лишь связующим звеном метаморфозов товаров и их лишь мимолетным денежным бытием; оно реализует цену одних товаров только для того, чтобы потом реализовать цену других товаров, но нигде не выступает как находящееся в покое бытие меновой стоимости или даже как находящийся в покое товар. Реальность, которую меновая стоимость товаров получает в этом процессе и которую золото представляет в своем обращении, есть только реальность электрической искры. Хотя это действительное золото, функционирует оно здесь лишь как кажущееся золото и потому может быть замещено в этой функции знаком самого себя.

Знак стоимости, например, бумажка, функционирующий как монета, есть знак количества золота, выраженного в его монетном названии, следовательно, знак золота. Как определенное количество золота само по себе не выражает отношения стоимости, так не выражает его и знак, замещающий золото. Поскольку определенное количество золота, как овеществленное рабочее время, обладает стоимостью определенной величины, постольку знак золота есть представитель стоимости. Но величина стоимости, представляемая этим знаком, зависит каждый раз от стоимости представляемого им количества золота. По отношению к товарам знак стоимости представляет реальность их цены, он есть signum pretii [знак цены] и знак их стоимости только потому, что эта их стоимость выражена в их цене. В процессе Т—Д—Т, поскольку он представляется лишь как протекающее в виде процесса единство или как непосредственное превращение друг в друга обоих метаморфозов, — а таким он и представляется в сфере обращения, в которой функционирует знак стоимости, — меновая стоимость товаров получает в цене только идеальное, а в деньгах только представляемое, символическое существование. Меновая стоимость, таким образом, только проявляется как воображаемая или представляемая в виде вещи, но она не обладает никакой реальностью, кроме как в самих товарах, поскольку в них овеществлено определенное количество рабочего времени. Поэтому кажется, будто знак стоимости представляет непосредственно стоимость товаров, выступая не как знак золота, а как знак меновой стоимости, которая в цене лишь выражена, но существует только в самом товаре. Эта видимость, однако, ложна. Знак стоимости непосредственно есть только знак цены, следовательно, знак золота, и лишь окольным путем — знак стоимости товара. Золото не продало, подобно Петеру Шлемилю, своей тени; оно, наоборот, покупает своей тенью. Поэтому знак стоимости действует лишь постольку, поскольку он в процессе обращения представляет цену одного товара по отношению к другому товару или поскольку он по отношению к каждому товаровладельцу представляет золото. Определенная, относительно лишенная стоимости вещь, например, кусочек кожи, бумажка и т. д., становится первоначально в силу обычая знаком денежного материала, но утверждается в этой роли только тогда, когда бытие ее как символа гарантируется всеобщей волей товаровладельцев, т. е. когда она приобретает обусловленное законом бытие и, поэтому, принудительный курс. Государственные бумажные деньги с принудительным курсом есть законченная форма знака стоимости и единственная форма бумажных денег, которая вырастает непосредственно из металлического обращения или из простого товарного обращения. Кредитные деньги принадлежат к более высокой сфере общественного процесса производства и управляются совершенно другими законами. Символические бумажные деньги в сущности совершенно не отличаются от вспомогательной металлической монеты, они только действуют в более обширной сфере обращения. Если чисто техническое развитие масштаба цен или монетной цены и, далее, внешнее преобразование золота в слитках в золотую монету уже вызвали вмешательство государства и тем самым привели к явному отделению внутреннего обращения от всеобщего товарного обращения, то это отделение завершается развитием монеты в знак стоимости. Деньги, как простое средство обращения, могут получить самостоятельное существование вообще только в сфере внутреннего обращения.

Наше изложение показало, что монетное бытие золота в виде знака стоимости, отделенного от самой золотой субстанции, возникает из самого процесса обращения, а не из какого-нибудь. соглашения или вмешательства государства. Россия представляет поразительный пример естественного возникновения знака стоимости. В те времена, когда деньгами там служили шкуры и меха, противоречие между этим неустойчивым и неудобным материалом и его функцией в качестве средства обращения породило обычай заменять его маленькими кусочками штемпелеванной кожи, которые таким образом превращались в ассигновки, подлежавшие оплате шкурами и мехами. Впоследствии эти кусочки кожи превратились под названием копеек в простые знаки долей серебряного рубля и в некоторых местах удержались в этой роли до 1700г, когда Петр Великий приказал обменять их на мелкие медные монеты, выпущенные государством[84]. Античные писатели, которые могли наблюдать только явления металлического обращения, уже рассматривали золотую монету как символ или знак стоимости. Таковы Платон[85] и Аристотель[86]. В странах, где кредит совершенно не развит, например в Китае, бумажные деньги с принудительным курсом встречаются уже очень рано[87]. У более поздних защитников бумажных денег также ясно указывается на то, что превращение металлической монеты в знак стоимости происходит в самом процессе обращения. В таком смысле высказываются Бенджамин Франклин[88].

Сколько стоп бумаги, разрезанной на билеты, может обращаться в качестве денег? В такой постановке вопрос был бы нелеп. Знаки, не имеющие стоимости, суть знаки стоимости лишь постольку, поскольку они представляют в процессе обращения золото, а представляют они золото лишь постольку, поскольку оно само входило бы в процесс обращения в виде монеты, — это количество определяется его собственной стоимостью, если даны меновые стоимости товаров и скорость их метаморфозов. Билеты с наименованием в 5 ф. ст. могли бы обращаться только в количестве в пять раз меньшем, чем билеты с наименованием в 1 ф. ст., а если бы все платежи совершались в билетах в 1 шиллинг, то в обращении должно было бы находиться в 20 раз больше шиллинговых билетов, чем билетов в 1 фунт стерлингов. Если бы золотая монета была представлена билетами разного наименования, например, билетами в 5 ф. ст., 1 ф. ст. и 10 шилл., то количества этих различных видов знаков стоимости определялись бы не только количеством золота, необходимым для обращения в целом, но и количеством золота, необходимым для сферы обращения каждого отдельного вида билетов. Если бы 14 миллионов фунтов стерлингов (эта цифра принята английским банковым законодательством, но не для монеты, а для кредитных денег) составляли уровень, ниже которого обращение в данной стране никогда не падает, то могли бы обращаться 14 миллионов бумажных билетов, каждый из которых являлся бы знаком стоимости в 1 фунт стерлингов. Если стоимость золота упадет или повысится вследствие того, что уменьшилось или увеличилось необходимое для его производства рабочее время, то при неизменившейся меновой стоимости той же товарной массы количество обращающихся однофунтовых билетов увеличится или уменьшится в обратном отношении к изменению стоимости золота. Если бы золото в качестве меры стоимостей было заменено серебром, то — при отношении стоимости серебра к стоимости золота как 1:15 и при том условии, что впредь каждый билет будет представлять такое же количество серебра, как раньше золота, — в обращении должны были бы находиться вместо 14 миллионов уже 210 миллионов однофунтовых билетов. Количество бумажных билетов определяется, стало быть, количеством золотых денег, которые они замещают в обращении, а так как бумажные билеты — знаки стоимости лишь постольку, поскольку они замещают золотые деньги, то стоимость их определяется просто их количеством. Таким образом, в то время как количество обращающегося золота зависит от товарных цен, стоимость обращающихся бумажных билетов зависит, наоборот, исключительно от их собственного количества.

Кажется, будто вмешательство государства, выпускающего бумажные деньги с принудительным курсом, — а мы здесь говорим только о таких бумажных деньгах, — уничтожает экономический закон. Кажется, будто государство, которое в монетной цене только давало определенному весовому количеству золота определенное имя, а при чеканке монеты только накладывало на золото свой штемпель, превращает теперь магической силой своего штемпеля бумажки в золото. Так как бумажные билеты имеют принудительный курс, то никто не может помешать государству втиснуть в обращение произвольно большое количество этих билетов и напечатать на них любые монетные названия: 1 фунт стерлингов, 5 фунтов стерлингов, 20 фунтов стерлингов. Билеты, раз попавшие в обращение, не могут быть оттуда выброшены, так как пограничные столбы данного государства задерживают их движение и так как вне обращения они теряют всякую стоимость, как потребительную, так и меновую. Оторванные от своего функционального бытия, они превращаются в никчемные клочки бумаги. Однако эта власть государства — только иллюзия. Государство может бросить в обращение любое количество бумажных билетов с любыми монетными названиями, но этим механическим актом и прекращается его контроль. Захваченные обращением знаки стоимости, или бумажные деньги, подпадают под власть его имманентных законов.

Если бы 14 миллионов фунтов стерлингов составляли сумму золота, необходимую для товарного обращения, а государство бросило бы в обращение 210 миллионов бумажных билетов с наименованием каждого в 1 фунт стерлингов, то эти 210 миллионов билетов превратились бы в представителей золота на общую сумму 14 миллионов фунтов стерлингов. Получилось бы то же самое, как если бы государство сделало однофунтовые бумажные билеты представителями другого, в 15 раз менее ценного металла или представителями количества золота, которое по весу в 15 раз меньше прежнего. Ничто не изменилось бы, кроме наименования масштаба цен, которое, естественно, носит условный характер, безразлично, изменяется ли оно прямо путем изменения содержания монеты или косвенно путем увеличения количества бумажных билетов в размере, соответствующем новому, более низкому масштабу. Так как название «фунт стерлингов» обозначало бы теперь в 15 раз меньшее количество золота, то все товарные цены повысились бы в 15 раз, и 210 миллионов однофунтовых билетов были бы теперь действительно столь же необходимыми, как раньше 14 миллионов. В той же мере, в которой увеличилась бы общая сумма знаков стоимости, уменьшилось бы количество золота, представляемого каждым отдельным знаком. Повышение цен было бы только реакцией процесса обращения, насильственно приравнивающего знаки стоимости к тому количеству золота, вместо которого они обращаются.

В истории порчи монеты английским и французским правительствами мы неоднократно встречаем, что цены повышались не в такой степени, в какой портилась серебряная монета. Это происходило просто потому, что степень, в которой количество монеты возрастало, не соответствовала той степени, в которой она фальсифицировалась, т. е. потому, что количество выпущенных монет с пониженным металлическим составом было недостаточным для того, чтобы меновые стоимости товаров впредь оценивались в этом металле как в мере стоимостей и реализовались посредством монет, соответствующих этой более низкой единице измерения. Этим разрешается затруднение, оставшееся неразрешенным в поединке между Локком и Лаундсом. Отношение, в котором знак стоимости, — безразлично, бумажные билеты или фальсифицированные золотые и серебряные монеты, — замещает весовое количество золота или серебра, соответствующее монетной цене, зависит не от материала самого этого знака, а от количества, в котором такие знаки находятся в обращении. Трудность понимания этого отношения происходит оттого, что деньги в обеих своих функциях, как мера стоимостей и как средство обращения, подчиняются законам, которые не только противоположны друг другу, но, по-видимому, противоречат противоположному характеру обеих этих функций. Для функции денег как меры стоимостей, в которой деньги служат лишь счетными деньгами, а золото лишь идеальным золотом, решающее значение имеет природный материал денег. Меновые стоимости, оцененные в серебре, или в виде серебряных цен, имеют, естественно, совершенно другой вид, чем выражение в золоте или в виде золотых цен. Наоборот, в функции денег как средства обращения, в которой деньги не только выступают в представлении, но и должны быть в наличности как реальная вещь рядом с другими товарами, материал денег становится безразличным и все зависит от их количества. Для единицы измерения имеет решающее значение, является ли она фунтом золота, серебра или меди; наоборот, только число монет, независимо от их собственного материала, делает их соответственным воплощением каждой из этих единиц измерения. Но обыденному человеческому рассудку противоречит, что в деньгах, только мысленно представляемых, все зависит от их материальной субстанции, а в телесно существующей монете все зависит от идеального числового отношения.

Таким образом, повышение или падение товарных цен в зависимости от увеличения или уменьшения массы бумажных билетов, — последнее там, где средством обращения служат исключительно бумажные билеты, — есть только насильственное осуществление процессом обращения закона, механически нарушенного извне, закона, по которому количество находящегося в обращении золота определяется товарными ценами, а количество находящихся в обращении знаков стоимости — количеством золотой монеты, замещаемой ими в обращении. Поэтому, с другой стороны, какая угодно масса бумажных билетов поглощается и как бы переваривается процессом обращения, так как знак стоимости, с каким бы золотым титулом он ни вступал в обращение, в сфере последнего сжимается в знак того количества золота, которое могло бы обращаться вместо него.

В обращении знаков стоимости все законы действительного денежного обращения выступают перевернутыми и поставленными на голову. В то время как золото обращается потому, что имеет стоимость, бумажные деньги имеют стоимость потому, что они обращаются. В то время как при данной меновой стоимости товаров количество находящегося в обращении золота зависит от его собственной стоимости, стоимость бумажных денег зависит от находящегося в обращении их количества. В то время как количество находящегося в обращении золота увеличивается или уменьшается вместе с повышением или падением товарных цен, товарные цены повышаются или падают, по-видимому, в зависимости от изменения количества бумажных денег, находящихся в обращении. В то время как товарное обращение может поглотить только определенное количество золотой монеты и потому попеременное сокращении и увеличение количества обращающихся денег представляется необходимым законом, — бумажные деньги могут вступать в обращение, по-видимому, в любом количестве. В то время, как государство фальсифицирует золотую и серебряную монету и тем самым нарушает функционирование ее в качество средства обращения, если оно выпускает монету хотя бы только на 1/100 грана ниже ее номинального содержания, оно совершает вполне правильную операцию, выпуская лишенные стоимости бумажные билеты, не имеющие с металлом ничего общего,. кроме их монетного названия. В то время как золотая монета, очевидно, представляет стоимость товаров лишь постольку, поскольку последняя сама выражена в золоте или представлена в виде цены, кажется, будто знак стоимости представляет непосредственно стоимость товара. Отсюда ясно, почему исследователи, изучавшие явления денежного обращения односторонне, на обращении бумажных денег с принудительным курсом, не могли правильно понять все имманентные законы денежного обращения. Действительно, в обращении знаков стоимости эти законы не только извращены, но и незаметны, так как бумажные деньги, выпущенные в надлежащем количестве, совершают такие движения, которые им, как знакам стоимости, несвойственны, между тем как свойственное им самим движение, вместо того, чтобы проистекать непосредственно из метаморфоза товаров, возникает из нарушения правильной пропорции между бумажными деньгами и золотом.