Фабричное законодательство (положения об охране здоровья и воспитании). Всеобщее распространение его в Англии

Карл Маркс


Оригинал находится на странице http://www.esperanto.mv.ru/Marksismo/Kapital1/index.html
Последнее обновление Декабрь 2011г.


«492» Фабричное законодательство, это первое сознательное и планомерное воздействие общества на стихийно сложившийся строй его процесса производства, представляет собой, как мы видели, столь же необходимый продукт крупной промышленности, как хлопчатобумажная пряжа, сельфакторы и электрический телеграф. Прежде чем говорить о всеобщем распространении фабричного законодательства в Англии, необходимо кратко упомянуть о некоторых его положениях, не касающихся числа часов рабочего дня.

Положения об охране здоровья, не говоря уже об их редакции, облегчающей для капиталиста их обход, чрезвычайно скудны и фактически ограничиваются предписаниями о побелке стен и некоторыми другими правилами о мерах поддержания чистоты, о вентиляции и защите от опасных машин. В третьей книге мы возвратимся к фанатической борьбе фабрикантов против положения, которым на них были возложены небольшие расходы с целью предохранить от увечья руки и ноги рабочих. Здесь снова нашёл себе блестящее подтверждение тот догмат фритредеров, что в обществе с антагонистическими интересами каждый, стремясь к своей собственной пользе, тем самым содействует общему благу. Одного примера будет достаточно. Известно, что в течение последних двадцати лет в Ирландии сильно расширилась льняная промышленность, а вместе с ней и scutching mills (льнотрепальные фабрики). В 1864 г. там существовало до 1 800 этих mills. Осенью и зимой периодически отрываются от полевых работ, чтобы подавать лён в вальцовые машины scutching mills, совершенно не знакомые с машинами люди, главным образом подростки и женщины, сыновья, дочери и жёны соседних мелких фермеров. Несчастные случаи, совершающиеся здесь, по количеству и интенсивности совершенно беспримерны в истории машин. На одной-единственной scutching mill в Килдинане (близ Корка) с 1852 по 1856 г. имели место 6 смертных случаев и 60 тяжких увечий, — и все их можно было бы предотвратить при помощи самых простых приспособлений стоимостью в несколько шиллингов. Д-р Уайт, certifying surgeon [официальный врач] фабрик в Даунпатрике, заявляет в официальном отчёте от 16 декабря 1865 года:

«Несчастные случаи на scutching mills носят ужасающий характер. Во многих случаях отрывается четвёртая часть тела. Смерть или будущее, полное жалкой беспомощности и страдании, — вот обычные последствия «493» увечий. Увеличение количества фабрик в стране, конечно, вызовет более широкое распространение таких страшных результатов. Я убеждён, что надлежащим контролем государства за scutching mills были бы предотвращены огромные жертвы здоровьем и жизнью»[824].

Что ещё могло бы лучше характеризовать капиталистический способ производства, чем эта необходимость навязать ему принудительным законом государства соблюдение элементарнейших правил гигиены и охраны здоровья?

«Фабричный акт 1864 г. выбелил и вычистил в гончарном производстве более 200 мастерских, после того как они по 20 лет или даже совсем воздерживались от таких операций» (вот оно, «воздержание» капитала!). «В этих мастерских занято 27 878 рабочих, дышавших до сих пор во время чрезмерной дневной, а часто и ночной работы отвратительным воздухом, вследствие чего это вообще сравнительно безвредное производство постоянно грозило болезнью и смертью. Фабричный акт заставил сильно увеличить количество приспособлений для вентиляции»[825].

В то же время эта область применения фабричного акта ярко показывает, что капиталистический способ производства по самому своему существу за известной границей исключает всякое рациональное улучшение. Мы уже неоднократно отмечали, что английские врачи в один голос признают 500 куб. футов воздуха на человека едва лишь достаточным минимумом при непрерывной работе. Хорошо! Раз фабричный акт всеми своими принудительными мерами косвенно ускоряет превращение мелких мастерских в фабрики, а потому косвенно посягает на право собственности мелких капиталистов и обеспечивает крупным монополию, то обеспечение по закону необходимого количества воздуха на каждого рабочего одним махом прямо экспроприировало бы тысячи мелких капиталистов! Это поразило бы самый корень капиталистического способа производства, т. е. самовозрастание капитала, и крупного и мелкого, совершающееся при посредстве «свободной» купли и потребления рабочей силы. Потому-то перед этими 500 кубических футов воздуха у фабричного законодательства захватывает дух. Санитарные учреждения, комиссии по обследованию промышленности, фабричные инспектора снова и снова говорят о необходимости этих 500 кубических футов и невозможности вырвать их у капитала. Таким образом, они фактически заявляют, что чахотка и другие лёгочные болезни рабочих являются условием существования капитала[826].

«494» Как ни жалки в общем статьи фабричного акта относительно воспитания, они объявили начальное обучение обязательным условием труда[827]. Их успех впервые доказал возможность соединения обучения и гимнастики[828] с физическим трудом, а следовательно, и физического труда с обучением и гимнастикой. Фабричные инспектора, выслушивая показания учителей, скоро открыли, что фабричные дети, хотя они учатся вдвое меньше, чем школьники, регулярно посещающие школу днём, тем не менее, успевают пройти столько же, а часто и больше.

«Дело объясняется просто. Те, кто проводит в школе только половину дня, постоянно свежи и почти всегда способны и готовы учиться. Система, при которой труд чередуется с учёбой в школе, превращает каждое из этих двух занятий в отдых и освежение после другого, и, следовательно, она более подходяща для ребёнка, чем непрерывность одного из этих двух занятий. Ребёнок, который с раннего утра сидит в школе, особенно в жаркую погоду, не может соперничать с другим, который бодрый и возбуждённый приходит со своей работы»[829].

Дальнейшие доказательства можно найти в речи Сениора, произнесённой на социологическом конгрессе в Эдинбурге в 1863 году. Он указывает здесь, между прочим, и на то обстоятельство, что односторонний непроизводительный и продолжительный школьный день детей в старших и средних классах без пользы увеличивает труд учителей «и в то же время не только бесплодно, но и прямо во вред детям расточает их время, здоровье и энергию»[830]. Из фабричной системы, как можно «495» проследить в деталях у Роберта Оуэна, вырос зародыш воспитания эпохи будущего, когда для всех детей свыше известного возраста производительный труд будет соединяться с обучением и гимнастикой не только как одно из средств для увеличения общественного производства, но и как единственное средство для производства всесторонне развитых людей.

Мы видели, что крупная промышленность технически уничтожает мануфактурное разделение труда, пожизненно прикрепляющее к одной частичной операции всего человека, и в то же время капиталистическая форма крупной промышленности воспроизводит это разделение труда в ещё более чудовищном виде: на собственно фабрике — посредством превращения рабочего в наделённый сознанием придаток частичной машины, во всех других местах — отчасти посредством спорадического применения машин и машинного труда[831], отчасти посредством введения женского, детского и неквалифицированного труда как новой основы разделения труда. Противоречие между мануфактурным разделением труда и существом крупной промышленности даёт о себе знать насильственным образом. Оно выражается, между прочим, в том ужасном факте, что бо́льшая часть детей, занятых на современных фабриках и мануфактурах и с самого нежного возраста прикованных к простейшим манипуляциям, целые годы подвергается эксплуатации, не имея возможности научиться какой-либо работе, которая сделала бы их впоследствии пригодными хотя бы на этой же самой мануфактуре или фабрике. Например, в английских типографиях «496» раньше был в обычае соответствующий системе старой мануфактуры и ремесла переход учеников от сравнительно простых к более содержательным работам. Ученики проходили курс учения, пока не становились обученными печатниками. Умение читать и писать было для всех необходимым условием для занятия ремеслом. Всё это изменилось с появлением печатной машины. Она требует двоякого рода рабочих: взрослого рабочего, надсмотрщика за машиной, и малолетних, обыкновенно 11–17-летних мальчиков, работа которых состоит исключительно в том, чтобы вкладывать в машину лист бумаги или вынимать из неё отпечатанный лист. Они, особенно в Лондоне, заняты этой утомительной работой в некоторые дни недели по 14, 15, 16 часов без перерыва, а часто 36 часов кряду, имея всего лишь два часа перерыва на еду и сон[832]! Большая часть из них не умеет читать, они, как правило, совершенно одичалые, ненормальные существа.

«Чтобы сделать их способными к работе, совершенно не требуется какого бы то ни было интеллектуального воспитания; у них мало возможности для приобретения искусства и ещё меньше — для развития; их заработная плата, хотя и относительно высокая для мальчиков, не повышается по мере того, как они становятся взрослыми, и у подавляющего большинства нет никаких шансов занять более доходное и ответственное положение надсмотрщика за машиной, потому что на каждую машину приходится всего один надсмотрщик и часто 4 подростка»[833].

Когда они становятся слишком взрослыми для своего детского труда, именно достигают самое большое 17 лет, их увольняют из типографии. Они становятся кандидатами в преступники. Некоторые попытки доставить им какие-либо другие занятия разбивались о их невежество, грубость, физическую и интеллектуальную отсталость.

То, что сказано относительно мануфактурного разделения труда внутри мастерской, сохраняет своё значение и для разделения труда внутри общества. Пока ремесло и мануфактура образуют всеобщий базис общественного производства, подчинение производителя исключительно одной отрасли производства, разрушение первоначального многообразия его занятий[834] «497» являются необходимым моментом развития. На этом базисе каждая отдельная отрасль производства эмпирически находит соответствующий ей технический строй, медленно совершенствует его и, как только достигается известная степень зрелости, быстро кристаллизует его. Время от времени происходят изменения, которые вызываются кроме нового материала труда, доставляемого торговлей, постепенным изменением рабочего инструмента. Но раз соответственная форма инструмента эмпирически найдена, он перестаёт изменяться, как это и показывает переход его в течение иногда тысячелетия из рук одного поколения в руки другого. Характерно, что вплоть до XVIII века отдельные ремёсла назывались mysteries (mystères) [тайнами], в глубину которых мог проникнуть только эмпирически и профессионально посвящённый[835]. Крупная промышленность разорвала завесу, которая скрывала от людей их собственный общественный процесс производства и превращала различные стихийно обособившиеся отрасли производства в загадки одна по отношению к другой и даже для посвящённого в каждую отрасль. Принцип крупной промышленности — разлагать всякий процесс производства, взятый сам по себе и, прежде всего, безотносительно к руке человека, на его составные элементы, создал вполне современную науку технологии. Пёстрые, внешне лишённые внутренней связи и окостеневшие виды общественного процесса производства разложились на сознательно планомерные, систематически расчленённые, в зависимости от желаемого полезного эффекта, области применения естествознания. Технология открыла также те немногие великие основные формы движения, в которых необходимо совершается вся производительная деятельность человеческого тела, как бы разнообразны ни были применяемые инструменты, — подобно тому, как механика, несмотря на величайшую сложность машин, не обманывается на тот счёт, что все они представляют собой постоянное повторение элементарных механических сил. Современная промышленность никогда не рассматривает и не трактует существующую форму производственного процесса как окончательную. Поэтому её технический базис революционен, между тем как у всех прежних способов «498» производства базис был по существу консервативен[836]. Посредством внедрения машин, химических процессов и других методов она постоянно производит перевороты в техническом базисе производства, а вместе с тем и в функциях рабочих и в общественных комбинациях процесса труда. Тем самым она столь же постоянно революционизирует разделение труда внутри общества и непрерывно бросает массы капитала и массы рабочих из одной отрасли производства в другую. Поэтому природа крупной промышленности обусловливает перемену труда, движение функций, всестороннюю подвижность рабочего. С другой стороны, в своей капиталистической форме она воспроизводит старое разделение труда с его окостеневшими специальностями. Мы видели, как это абсолютное противоречие уничтожает всякий покой, устойчивость, обеспеченность жизненного положения рабочего, постоянно угрожает вместе со средствами труда выбить у него из рук и жизненные средства[837] и вместе с его частичной функцией сделать излишним и его самого; как это противоречие жестоко проявляется в непрерывном приношении в жертву рабочего класса, непомерном расточении рабочих сил и опустошениях, связанных с общественной анархией. Это — отрицательная сторона. Но если перемена труда теперь прокладывает себе путь только как непреодолимый естественный закон и со слепой разрушительной силой естественного закона, который повсюду наталкивается на препятствия[839], то, с другой стороны, сама крупная промышленность «499» своими катастрофами делает вопросом жизни и смерти признание перемены труда, а потому и возможно большей многосторонности рабочих, всеобщим законом общественного производства, к нормальному осуществлению которого должны быть приспособлены отношения. Она, как вопрос жизни и смерти, ставит задачу: чудовищность несчастного резервного рабочего населения, которое держится про запас для изменяющихся потребностей капитала в эксплуатации, заменить абсолютной пригодностью человека для изменяющихся потребностей в труде; частичного рабочего, простого носителя известной частичной общественной функции, заменить всесторонне развитым индивидуумом, для которого различные общественные функции суть сменяющие друг друга способы жизнедеятельности. Одним из моментов этого процесса переворота, стихийно развившимся на основе крупной промышленности, являются политехнические и сельскохозяйственные школы, другим — «écoles d 'enseignement professionel» [«профессиональные школы»], в которых дети рабочих получают некоторое знакомство с технологией и с практическим применением различных орудий производства. Если фабричное законодательство, как первая скудная уступка, вырванная у капитала, соединяет с фабричным трудом только элементарное обучение, то не подлежит никакому сомнению, что неизбежное завоевание политической власти рабочим классом завоюет надлежащее место в школах рабочих и для технологического обучения, как теоретического, так и практического. Но точно так же не подлежит никакому сомнению, что капиталистическая форма производства и соответствующие ей экономические отношения рабочих находятся в прямом противоречии с такими ферментами переворота и с их целью — уничтожением старого разделения труда. Однако развитие противоречий известной исторической формы производства есть единственный исторический путь её разложения и образования новой. «Ne sutor ultra crepidam!»[840] Эта nec plus ultra [вершина] ремесленной мудрости превратилась в ужасную глупость с того момента, когда часовщик Уатт изобрёл паровую машину, цирюльник Аркрайт — прядильную машину, рабочий-ювелир Фултон — пароход[841].

«500» Пока фабричное законодательство регулирует труд на фабриках, мануфактурах и т. д., это представляется сначала просто вмешательством в эксплуататорские права капитала. Напротив, всякое регулирование так называемой работы на дому[842] с самого начала выступает как прямое вторжение в patria potestas, т. е., выражаясь современным языком, в родительскую власть, — шаг, от которого деликатный английский парламент долгое время отказывался с аффектированным содроганием. Однако сила фактов заставила, наконец, признать, что крупная промышленность разрушает вместе с экономическим базисом старой семьи и соответствующего ему семейного труда и старые семейные отношения. Необходимо было провозгласить право детей.

«К несчастью», — говорится в заключительном отчёте Комиссии по обследованию условий детского труда 1866 г., — «из всех свидетельских показаний явствует, что дети обоего пола ни от кого так не нуждаются в защите, как от своих родителей». Система безмерной эксплуатации труда детей вообще и их домашнего труда в особенности «поддерживается тем, что родители без всякого ограничения и контроля пользуются своей произвольной и пагубной властью над своим молодым и нежным потомством… У родителей не должно быть абсолютной власти превращать своих детей в простые машины для добывания такого-то еженедельного заработка… Дети и подростки имеют право на защиту законодательства от злоупотребления родительской властью, которое преждевременно подрывает их физические силы и принижает их моральное и интеллектуальное существо»[843].

Однако не злоупотребление родительской властью создало прямую или косвенную эксплуатацию незрелых рабочих сил капиталом, а наоборот, капиталистический способ эксплуатации, уничтожив экономический базис, соответствующий родительской власти, превратил её в злоупотребление. Но как ни ужасно и ни отвратительно разложение старой семьи при капиталистической системе, тем не менее, крупная промышленность, отводя решающую роль в общественно организованном процессе производства вне сферы домашнего очага женщинам, подросткам и детям обоего пола, создаёт новую экономическую основу для высшей формы семьи и отношения между полами.

«501» Разумеется, одинаково нелепо считать абсолютной христианско-германскую форму семьи, как и форму древнеримскую, или древнегреческую, или восточную, которые, между прочим, одна в связи с другой образуют единый исторический ряд развития. Очевидно, что составление комбинированного рабочего персонала из лиц обоего пола, и различного возраста, будучи в своей стихийной, грубой, капиталистической форме, когда рабочий существует для процесса производства, а не процесс производства для рабочего, зачумлённым источником гибели и рабства, при соответствующих условиях должно превратиться, наоборот, в источник гуманного развития[844]. Необходимость превратить фабричный закон из закона исключительно для прядильных и ткацких фабрик, этих первообразований машинного производства, в общий закон всего общественного производства вытекает, как мы видели, из хода исторического развития крупной промышленности, на заднем плане которой переживает полную революцию традиционный строй мануфактуры, ремесла и работы на дому: мануфактура постоянно превращается в фабрику, ремесло в мануфактуру, и, наконец, сферы ремесла и работы на дому в поразительно короткое время превращаются в жалкие трущобы, в которых капиталистическая эксплуатация свободно справляет свои чудовищные, бешеные оргии. Два обстоятельства играют, в конце концов, решающую роль: во-первых, постоянно повторяющийся опыт свидетельствует о том, что капитал, подпав под контроль государства только в некоторых пунктах общественной периферии, тем непомернее вознаграждает себя в других пунктах[845]; во-вторых, вопль самих капиталистов о равенстве условий конкуренции, т. е. о равных границах для эксплуатации труда[846]. Выслушаем пару глубоких воздыханий на этот счёт. Господа У. Куксли (фабриканты гвоздей, цепей и т. д. в Бристоле) добровольно провели в своём предприятии ограничение рабочего дня.

«Так как старая нерегулируемая система продолжает существовать на соседних предприятиях, то гг. Куксли приходится терпеть такую несправедливость, что их рабочих-подростков соблазняют (enticed) в каком-либо другом месте работой после 6 часов вечера. «Это, — заявляют они, как и следовало ожидать, — несправедливость по отношению к нам и убыток для нас, потому что таким образом истощается часть силы подростков, прибыль от которой должна принадлежать нам»»[847].

«502» Г-н Дж. Симпсон (фабрикант бумажных мешков и бумажных коробок в Лондоне) заявляет членам Комиссии по обследованию условий детского труда:

«Он готов подписаться под какой угодно петицией в пользу введения фабричных актов. При теперешнем положении он постоянно испытывает беспокойство по ночам («he always felt restless at night»), после закрытия мастерской, при мысли, что другие заставляют работать дольше и выхватывают у него заказы из-под носа»[848]. «Было бы», — говорит, подводя итог, Комиссия по обследованию условий детского труда, — «несправедливо по отношению к крупным предпринимателям подчинить их фабрики регулированию, в то время как в их собственной отрасли производства мелкие предприятия не подвергаются никакому законодательному ограничению рабочего времени. К несправедливости неравных условий конкуренции, вытекающей из того, что на мелкие мастерские не распространяется ограничение числа рабочих часов, для более крупных фабрикантов присоединяется ещё та невыгода, что предложение труда подростков и женщин отклоняется от них к мастерским, избавленным от фабричного закона. Наконец, это послужило бы толчком к увеличению числа мелких мастерских, которые почти сплошь наименее благоприятны в отношении здоровья, удобства, воспитания и общего улучшения в положении народа»[849].

В своём заключительном отчёте Комиссия по обследованию условий детского труда предлагает распространить фабричный акт более чем на 1 400 000 детей, подростков и женщин, из которых почти половина эксплуатируется мелким производством и системой работы на дому[850].

«Если», — говорит комиссия, — «парламент примет наше предложение в полном объёме, то подобное законодательство окажет, несомненно, самое благотворное влияние не только на малолетних и слабых, которых оно касается в первую очередь, но и на ещё бо́льшую массу взрослых рабочих, которые прямо» (женщины) «или косвенно» (мужчины) «окажутся в сфере его действия. Оно принудило бы их к регулируемому и сокращённому рабочему времени; оно стало бы сберегать и накоплять тот запас «503» физической силы, от которого в столь большой степени зависит их собственное благосостояние и благосостояние страны; оно защитило бы подрастающее поколение от чрезмерного напряжения в раннем возрасте, которое расшатывает организм и приводит к преждевременной дряхлости; оно, наконец, дало бы детям, по крайней мере до 13 лет, возможность получить начальное обучение и таким образом положило бы конец невероятному невежеству, которое так верно изображено в отчётах комиссии и на которое можно смотреть лишь с мучительной болью и глубоким чувством национального унижения»[851].

Министерство тори в тронной речи 5 февраля 1867 г. возвестило, что оно выработало «билли» на основе предложений комиссии по обследованию промышленности[852]. Для этого ему потребовался новый двадцатилетний experimentum in corpore vili [эксперимент на ничего не стоящем живом теле]. Уже в 1840 г. была назначена парламентская комиссия для обследования условий детского труда. Её отчёт 1842 г., по словам Н. У. Сениора, развернул

«такую ужаснейшую картину жадности, эгоизма и жестокости капиталистов и родителей, нищеты, деградации и разрушения организма детей и подростков, какую едва ли когда-либо видывал мир… Можно было бы подумать, что отчёт описывает ужасы прошлого времени. Но, к сожалению, перед нами сообщение о том, что эти ужасы продолжаются с такой же интенсивностью, как и когда-либо раньше. Одна брошюра, два года тому назад изданная Хардуиком, заявляет, что печальные злоупотребления 1842 г. остаются в полной силе и в настоящее время» (1863 г.)… «Этот отчёт» (1842 г.) «пролежал без внимания двадцать лот, в течение которых детям, выросшим без малейшего представления как о том, что мы называем моралью, так и о школьном образовании, религии, естественной семейной любви, — этим детям позволили стать родителями нынешнего поколения[853].

Между тем общественное положение изменилось. Парламент не отважился отвергнуть требования комиссии 1863 г. так, как он в своё время отверг требования комиссии 1842 года. Поэтому уже в 1864 г., когда комиссия обнародовала лишь часть своих отчётов, промышленность изделий из глины (включая и гончарную), производство обоев, спичек, патронов и пистонов, равно как подстригание бархата, были подчинены законам, действовавшим в текстильной промышленности. «504» В тронной речи 5 февраля 1867 г. тогдашний кабинет тори возвестил новые билли, основанные на заключительных предложениях комиссии, которая в 1866 г. закончила свою работу.

15 августа 1867 г. закон о расширении сферы действия фабричных актов, а 21 августа того же года закон о труде детей, подростков и женщин в мастерских получили королевские утверждение; первый закон распространяется на крупные, последний — на мелкие предприятия.

Закон о расширении сферы действия фабричных актов подчиняет фабричному акту доменные печи, железоделательные и медеплавильные заводы, литейные заводы, машиностроительные заводы, металлические мастерские, фабрики гуттаперчи, бумаги, стекла, табака, печатные и переплётные мастерские и вообще все промышленные мастерские этого рода, если в них 50 или более человек одновременно заняты не менее 100 дней в году.

Чтобы дать некоторое представление о сфере действия закона о труде детей, подростков и женщин в мастерских, приведём некоторые из содержащихся в нём положений:

«Ремесло должно означать» (в этом законе): «всякий ручной труд, который осуществляется как профессия или промысел для изготовления, изменения, украшения, починки или окончательной отделки какого-либо предмета или части предмета, предназначенного на продажу.

Мастерская должна означать: всякую комнату или место, крытое или под открытым небом, в которых каким-либо «ремеслом» занят ребёнок, подросток или женщина и по отношению к которым лицо, дающее занятие такому ребёнку, подростку или женщине, имеет право входа и контроля.

Занятый должно означать: работающий в каком-либо «ремесле» за плату или без платы, под началом мастера или одного из родителей, как подробнее определено ниже.

Родители — это отец, мать, опекун или другое лицо, которое осуществляет опеку или наблюдение над каким-либо… ребёнком или подростком»[854].

Статья 7, статья относительно наказаний за использование на работе детей, подростков и женщин в нарушение положений этого закона, налагает денежные штрафы не только на владельца мастерской, будет ли то один из родителей или нет, но и

«на родителей и других лиц, под опекой которых находится ребёнок, подросток или женщина или которые извлекают прямую выгоду из их труда».

Закон о расширении сферы действия фабричных актов, распространяющийся на крупные предприятия, уступает основному фабричному акту вследствие множества жалких исключений и трусливых компромиссов с капиталистами.

«505» Закон о труде детей, подростков и женщин в мастерских, жалкий во всех своих деталях, остался мёртвой буквой в руках городских и местных властей, на которые было возложено его проведение. Когда же в 1871 г. парламент освободил их от этого полномочия и передал его фабричным инспекторам, сфера контроля которых сразу увеличилась поэтому более чем на 100 000 мастерских и на 300 одних только кирпичных заводов, то персонал инспекторов был великодушно увеличен всего лишь на восемь помощников, хотя и до того он был слишком малочислен[855].

Таким образом, в этом английском законодательстве 1867 г. бросается в глаза, с одной стороны, вынужденная у парламента господствующих классов необходимость принять в принципе столь чрезвычайные и широкие меры против крайностей капиталистической эксплуатации, а с другой стороны, половинчатость, неохота и mala fides [недобросовестность], с которыми парламент потом осуществлял их на практике.

Следственная комиссия 1862 г. предложила также новое регулирование условий труда в горной промышленности, — промышленности, которая от всех остальных отличается тем, что в ней интересы землевладельцев и промышленных капиталистов идут рука об руку. Противоположность интересов тех и других благоприятствовала фабричному законодательству; отсутствия этой противоположности достаточно для того, чтобы объяснить оттяжки и ухищрения в области горнопромышленного законодательства.

Следственная комиссия 1840 г. сделала такие ужасные и возмущающие разоблачения и вызвала такой скандал перед лицом всей Европы, что парламент должен был успокоить свою совесть законом о рудниках и копях 1842 г., который ограничился тем, что женщинам и детям до 10 лет воспретил подземную работу.

Затем в 1860 г. явился закон о горной инспекции, согласно которому шахты подчиняются инспекции специально назначенных для того государственных чиновников и воспрещается принимать на работу мальчиков 10–12 лет, если у них нет школьного свидетельства или если они не будут посещать школу в течение известного числа часов. Этот акт остался совершенно мёртвой буквой вследствие курьёзно ничтожного числа назначенных инспекторов, мизерности их полномочий «506» других причин, которые будут подробнее выяснены в дальнейшем ходе изложения.

Одной из новейших Синих книг о горной промышленности является «Report from the Select Committee on Mines, together with… Evidence, 23 July 1866». Это работа комитета, составленного из членов палаты общин и уполномоченного приглашать и заслушивать свидетелей; толстый том in folio, в котором сам «Report» [«Отчёт»] занимает всего пять строк такого содержания: комитет ничего не может сказать, необходимо допросить ещё больше свидетелей!

Способ опроса свидетелей напоминает перекрёстный допрос в английских судах, где адвокат бесстыдными, спутывающими, задаваемыми вкривь и вкось вопросами старается сбить свидетеля с толку и извратить его слова. Здесь же адвокаты — сами члены парламентской следственной комиссии, в том числе собственники и эксплуататоры рудников; свидетели — горнорабочие, по большей части из каменноугольных копей. Весь фарс настолько характерен для духа капитала, что невозможно не привести здесь несколько выдержек. Для удобства обзора я распределяю результаты обследования и т. п. по рубрикам. Напомню, что вопросы и обязательные ответы в английских Синих книгах перенумерованы и что свидетели, показания которых здесь цитируются, — рабочие каменноугольных копей.

1) Работа в копях мальчиков, начиная с 10-летнего возраста. Работа, включая дорогу на копи и обратно, обыкновенно продолжается 14–15 часов, в исключительных случаях дольше, с 3, 4, 5 часов утра до 4–5 вечера (№№ 6, 452, 83). Взрослые рабочие работают в две смены, по 8 часов, но для малолетних, чтобы сократить издержки, нет никаких таких смен (№№ 80, 203, 204). Дети помоложе используются преимущественно для открывания и закрывания вентиляционных дверок в разных отделениях копи, дети постарше — для более тяжёлых работ, перевозки угля и т. д. (№№ 122, 739, 740) Продолжительный рабочий день на подземных работах существует для рабочих до 18–22-летнего возраста, когда совершается переход к собственно углекопной работе (№ 161). Детей и подростков теперь более жестоко истязают работой, чем в какой-либо из прежних периодов (№№ 1663–1667). Углекопы почти единогласно требуют парламентского акта, который воспретил бы труд в шахтах для не достигших 14-летнего возраста. И вот здесь Хасси Вивиан (сам эксплуататор угольной копи) задаёт вопрос:

«Не зависит ли это требование от большей или меньшей бедности родителей?» — И потом мистер Брюс: «Не жестоко ли было бы, в случае, «507» когда отец умер или искалечен и т. д., отнимать у семьи этот источник дохода? А ведь надо предполагать, что воспрещение будет иметь общий характер… Желаете ли вы воспретить подземные работы для детей до 14-летнего возраста во всех случаях?» Ответ: «Во всех случаях» (№№ 107–110). Вивиан: «Если работа до 14 лет будет воспрещена в шахтах, не станут ли родители посылать детей на фабрики и т. д.? — Как общее правило, нет» (№ 174). Рабочий: «Открывание и закрывание дверей кажется лёгким. Но это очень мучительная работа. Не говоря уже о постоянном сквозняке, ребёнок посажен, точно в тюрьму, в какой-то тёмный карцер». Буржуа Вивиан: «Не может ли ребёнок, сидя у дверей, читать, если у него будет свечка? — Во-первых, ему пришлось бы купить свечку. Да, кроме того, ему и не позволили бы этого. Его поставили затем, чтобы следить за своим делом, он должен исполнять свои обязанности. Я никогда не видал, чтобы какой-нибудь мальчик читал в копи» (№№ 139, 141, 143, 158, 160).

2) Воспитание. Горнорабочие требуют закона об обязательном обучении детей, как это установлено на фабриках. Они заявляют, что статья акта 1860 г., которая школьное свидетельство делает необходимым условием для приёма на работу мальчиков 10–12 лет, чисто иллюзорна. Допрос «с пристрастием», проводимый капиталистическими следователями, становится здесь поистине курьёзным.

«Против кого более необходим акт — против предпринимателей или против родителей? — Против тех и других» (№ 115). «Более против одних, чем против других? — Что мне ответить на это?» (№ 116). «Обнаруживают ли предприниматели какое-либо стремление сообразовать часы труда с посещением школы? — Никогда» (№ 137). «Не восполняют ли потом горнорабочие своё воспитание? — В общем они становятся хуже; они приобретают плохие привычки: они предаются пьянству, игре и т. п. и совсем опускаются» (№ 211). «Почему не посылают детей в вечерние школы? — В большинстве каменноугольных округов таких вовсе нет. А главное, — дети настолько изнурены чрезмерным продолжительным трудом, что глаза у них смыкаются от усталости» (№ 454). «Следовательно», — заключает буржуа, — «вы против образования? — Вовсе нет, но» и т. д. «Не обязывает ли акт 1860 г. шахтовладельцев и т. д. требовать школьные свидетельства, если они нанимают детей в возрасте от 10 до 12 лет? — Закон — да, но предприниматели этого не делают». «Вы полагаете, что эта статья закона не всегда выполняется? — Она вовсе не выполняется» (№№ 443, 444). «Сильно ли горнорабочие интересуются вопросом о воспитании? — Огромное большинство» (№ 717). «Озабочены ли они проведением этого закона? — Огромное большинство» (№ 718). «Почему же они не настоят на его проведении? — Иной рабочий хотел бы мальчиков без школьного свидетельства не допускать до работы, но он будет за это взят на заметку (a marked man)» (№ 720). «Кем взят на заметку? — Его предпринимателем» (№ 721). «Но вы же не думаете, что предприниматели будут преследовать человека за подчинение закону? — Я думаю, они поступили бы так» (№ 722). «Почему рабочие не отказываются применять труд таких мальчиков? — Это не предоставлено их выбору» (№ 123). «Вы требуете вмешательства парламента? — Чтобы достигнуть чего-либо действительного для воспитания детей горнорабочих, это необходимо пронести принудительно, парламентским актом» (№ 1634). «Должен ли он распространяться на детей всех рабочих Великобритании или только на горнорабочих? — Я пришёл сюда, чтобы говорить от имени горнорабочих» «508» (№ 1636). «Чем дети горнорабочих отличаются от других? — Тем, что они — исключение из общего правила» (№ 1638). «В каком отношении? — В физическом» (№ 1639). «Почему бы воспитание могло представлять для них бо́льшую ценность, чем для мальчиков других классов? — Я не говорю, что оно для них ценнее, но вследствие чрезмерной работы в копях у них меньше возможности получать воспитание в дневных и воскресных школах» (№ 1640). «Не правда ли, ведь такие вопросы нельзя трактовать абсолютно?» (№ 1644). «Достаточно ли школ в округах? — Нет» (№ 1646). «Если бы государство потребовало, чтобы всех детей посылали в школу, откуда же взять школы для всех детей? — Я думаю, что, если обстоятельства потребуют этого, школы уж найдутся» (№ 1647). «Огромное большинство не только детей, но и взрослых рудокопов не умеет ни писать, ни читать» (№№ 705, 726).

3) Труд женщин. Хотя с 1842 г. работницы уже не допускаются к подземным работам, но они работают на поверхности при нагрузке угля и т. д., переноске вёдер с углём к каналам и железнодорожным вагонам, сортировке угля и т. д. Применение женского труда сильно увеличилось за последние 3–4 года (№ 1727). Работницы — по большей части жёны, дочери и вдовы горнорабочих, от 12 до 50 и 60-летнего возраста (№№ 647, 1779, 1781).

«Что думают горнорабочие о женском труде при рудниках? — Все они против него» (№ 648). «Почему? — Они считают его унизительным для женского пола» (№ 649). «Женщины носят нечто вроде мужской одежды. Во многих случаях этим заглушается всякое чувство стыда. Некоторые женщины курят. Работа так же грязна, как и в самих копях. Среди них много замужних женщин, которые не могут исполнять своих домашних обязанностей» (№№ 650–654, 701). «Могли ли бы вдовы найти какое-либо другое занятие, дающее такой же доход (8–10 шил л. в неделю)? — Я ничего не могу сказать на этот счёт» (№№ 709, 708). «И, однако, вы решаетесь» (каменное сердце!) «отнять у них этот источник существования? — Вне всяких сомнений» (№ 710). «Откуда такое настроение? — Мы, горнорабочие, слишком уважаем прекрасный пол для того, чтобы видеть, как он осуждён на работу в угольных копях… Эта работа по большей части очень тяжёлая. Многие из этих девушек поднимают до 10 тонн в день» (№№ 1715, 1717). «Не думаете ли вы, что работницы, занятые в копях, безнравственнее занятых на фабриках? — Процент испорченных больше, чем среди фабричных девушек» (№ 1732). «Но вы ведь недовольны и уровнем нравственности на фабриках? — Нет» (№ 1733). «Не хотите ли вы запрещения женского труда и на фабриках? — Нет, я не хочу этого» (№ 1734). «Почему так? — Он более приличен и подходящ для женского пола» (№ 1735). «Однако он вреден для их нравственности, не так ли? — Нет, далеко не в такой мере, как на копях. Впрочем, я высказываюсь так не только по моральным, но также по физическим и социальным соображениям. Социальная деградация девушек ужасная, крайняя. Когда эти девушки становятся женами горнорабочих, мужья глубоко страдают от этой деградации, она их гонит из дома и к пьянству» (№ 1736). «Но не следует ли то же самое сказать о женщинах, занятых на железоделательных заводах? — Я не могу говорить о других отраслях производства» (№ 1737). «Но какая же разница между женщинами, работающими на железоделательных заводах и в копях? — Я не занимался этим вопросом» (№ 1740).

««509» Не можете ли вы установить какую-нибудь разницу между этими двумя категориями? — С полной уверенностью я ничего не могу сказать на этот счёт, но, переходя из дома в дом, познакомился с позорным положением вещей в нашем округе» (№ 1741). «Нет ли у вас большого желания отменить женский труд повсюду, где он ведёт к деградации? — Да… свои лучшие чувства дети приобретают только от материнского воспитания» (№ 1750). «Но это относится ведь и к работе женщин в земледелии? — Она продолжается только два времени года, а у нас они работают все четыре времени года, часто днём и ночью, промокшие до костей, их организм ослабляется, их здоровье надламывается» (№ 1753). «Вы не занимались общим изучением этого вопроса» (о женском труде)? — «Я наблюдал вокруг себя и могу только сказать, что нигде не нашёл чего-либо подобного работе женщин на угольных копях. Это — мужской труд, притом труд для сильных мужчин». «Лучшие из горнорабочих, которые хотят поднять свой уровень и стать людьми, в своих жёнах не находят себе никакой опоры, а напротив, из-за них опускаются».

После того как буржуа ещё поспрашивали вкривь и вкось, обнаружилась, наконец, тайна их «сострадания» к вдовам, бедным семьям и т. д.

«Собственник копей главный надзор поручает известным джентльменам; последние, чтобы снискать одобрение, все стараются поставить на возможно более экономную ногу, и работницы-девушки получают от 1 шилл. до 1 шилл. 6 пенсов в день за такую работу, за которую мужчине пришлось бы платить 2 шилл. 6 пенсов» (№ 1816).

4) Присяжные по осмотру трупов.

«Что касается coroner's inquests [расследований присяжных по осмотру трупов] в ваших округах, то довольны ли рабочие судебной практикой, когда происходят несчастные случаи? — Нет, они недовольны» (№ 360). «Почему нет? — В особенности потому, что присяжными назначают людей, которые абсолютно ничего не понимают в копях. Рабочих никогда не привлекают, кроме как в качестве свидетелей. В общем, приглашают соседних лавочников, которые находятся под влиянием их покупателей, владельцев копей, и не понимают даже технических выражений свидетелей. Мы требуем, чтобы часть присяжных состояла из горнорабочих. Обыкновенно приговоры противоречат показаниям свидетелей» (№№ 361, 364, 366, 368, 371, 375). «Не должны ли присяжные быть беспристрастными? — Да». «А будут ли таковыми рабочие? — Я не вижу оснований, почему бы им не быть беспристрастными. У них есть знание дела». «Но не будут ли они склонны выносить несправедливо суровые приговоры в интересах рабочих? — Нет, я не думаю этого».

5) Неправильная мера, вес и т. д. Рабочие требуют еженедельной оплаты вместо двухнедельной, измерения по весу, а не по ёмкости вёдер, защиты против употребления неправильных весов и т. д. (№ 1071).

«Если вёдра обманным образом увеличивают, то ведь рабочий, предупредив за 14 дней, может оставить шахту? — Но если он поступит на другое место, он и там встретит то же самое» (№ 1071). «Но всё же он может оставить место, где совершается несправедливость? — Везде то же «510» самое» (№ 1072). «Но рабочий во всякое время может оставить своё место, предупредив за 14 дней? — Да». Кончено дело!

6) Горная инспекция. Рабочие страдают не только от несчастных случаев при взрыве газов.

«Нам не менее приходится жаловаться на плохую вентиляцию угольных копей, вследствие чего рабочие едва могут дышать в них; в результате этого они утрачивают способность ко всякого рода работе. Так, например, как раз в настоящее время в той части копи, где я работаю, отвратительный воздух на недели свалил многих рабочих в постель. В главных проходах воздуха, в общем, достаточно, но недостаточно как раз в мостах, где мы работаем. Если рабочий выскажет инспектору жалобу на вентиляцию, его уволят, и он станет человеком, «взятым на заметку», который и ни в каком другом месте не найдёт работы. Закон о горной инспекции 1860 г. — просто клочок бумаги. Инспектора — а их слишком мало — делают официальное посещение, быть может, один раз в семь лет. Наш инспектор, — совершенно нетрудоспособный семидесятилетний старик, за которым закреплено более 130 каменноугольных копей. Кроме большего количества инспекторов нам требуются субинспектора» (№ 234 и сл.). «В таком случае правительство должно содержать такую армию инспекторов, чтобы они могли сами, без информации со стороны рабочих, делать всё, что вам требуется? — Это невозможно, для получения информации они должны являться на самые копи» (№№ 280, 277). «Не думаете ли вы, что следствием было бы то, что ответственность (!) за вентиляцию и т. д. с владельцев копей была бы свалена на правительственных чиновников? — Отнюдь нет; их дело должно заключаться в том, чтобы принудить к соблюдению уже существующих законов» (№ 285). «Говоря о субинспекторах, не имеете ли вы в виду людей с меньшим окладом и низшей категории по сравнению с теперешними инспекторами? — Я вовсе не за понижение, если вы дадите лучших» (№ 294). «Хотите ли вы большего числа инспекторов или людей низшего класса, чем инспектора? — Нам нужны люди, которые сами толкались бы в копях, которые не дрожали бы за свою шкуру» (№ 295). «Если бы ваше желание иметь инспекторов низшей категории исполнилось, то не породит ли опасности недостаток уменья у них и т. д.? — Нет, дело правительства назначить подходящих людей».

Такой способ допроса показался, наконец, и самому председателю следственной комиссии слишком нелепым.

«Вы хотите», — вмешивается он, — «людей-практиков, которые осматривали бы самые копи и доносили инспектору, который тогда может использовать свои более обширные знания» (№№ 298, 299). «Не потребует ли вентиляция всех этих старых копей бо́льших издержек? — Да, издержки, вероятно, возрастут, но жизнь людей будет защищена» (№ 531).

Один углекоп протестует против статьи 17 акта 1860 года:

«В настоящее время, если горный инспектор находит какую-либо часть копи в непригодном для работы состоянии, он должен сообщать об этом владельцу копи и министру внутренних дел. После этого владельцу копи даётся 20 дней на размышление; по истечении этих 20 дней он может отказаться от каких бы то ни было изменений. Если он именно так и делает, он должен написать министру внутренних дел и предложить ему 5 горных инженеров, из числа которых министр должен назначить третейских «511» судей. Мы утверждаем, что в этом случае владелец копей фактически назначает судей в своём собственном деле» (№ 581)

Буржуа, производящий допрос, сам владелец копей:

«Это — чисто умозрительное возражение» (№ 586). «Следовательно, вы очень невысокого мнения о честности горных инженеров? — Я говорю, что это очень неправильно и несправедливо» (№ 588). «Не является ли положение горных инженеров в некотором роде общественным, и не думаете ли вы, что они выше того, чтобы принимать пристрастные решения, которых вы опасаетесь? — Я отказываюсь отвечать на вопросы о личном характере этих людей. Я убеждён, что во многих случаях они действуют очень пристрастно и что следует лишить их такой власти, где на карту ставится человеческая жизнь».

У того же буржуа хватает бесстыдства спросить:

«Не думаете ли вы, что и владельцы копей терпят убытки от взрывов?»

Наконец:

«Не можете ли вы, рабочие, сами защитить свои интересы, не прибегая к помощи правительства? — Нет» (№ 1042).

В 1865 г. в Великобритании было 3 217 каменноугольных копей и 12 инспекторов. Один владелец копей в Йоркшире («Times», 26 января 1867 г.) сам высчитал, что инспектора, даже отвлекаясь от их чисто конторских обязанностей, которые поглощают всё их время, могли бы посетить каждую копь только один раз в 10 лет. Неудивительно, что в последние годы (особенно в 1866 и 1867) число и размеры катастроф всё увеличивались (иногда количество жертв выражается в цифре 200–300 рабочих). Таковы прелести «свободного» капиталистического производства.

Во всяком случае, акт 1872 г., какими бы недостатками он ни обладал, является первым, который регулирует продолжительность труда детей, занятых в копях, и до известной степени возлагает ответственность за так называемые несчастные случаи на эксплуататоров и владельцев копей.

Королевская комиссия 1867 г. для обследования условий труда детей, подростков и женщин в земледелии опубликовала несколько очень важных отчётов. Сделано было несколько попыток применить к земледелию принципы фабричного законодательства хотя бы и в модифицированной форме, но все они до сих пор оканчивались полной неудачей. Но одно должен я отметить здесь: существование непреодолимой тенденции к всеобщему применению этих принципов.

Если, с одной стороны, всеобщее распространение фабричного законодательства, как средства физической и духовной «512» защиты рабочего класса, сделалось неизбежным, то, с другой стороны, как уже указано выше, оно делает всеобщим и ускоряет превращение раздробленных процессов труда, ведущихся в карликовом масштабе, в комбинированные процессы труда в крупном, общественном масштабе, т.е. ускоряет и делает всеобщими концентрацию капитала и единовластие фабричного режима. Оно разрушает все старинные и переходные формы, за которыми ещё отчасти скрывается господство капитала, и заменяет их прямым, неприкрытым господством капитала. Тем самым оно придаёт всеобщий характер и прямой борьбе против этого господства. Принуждая отдельные мастерские к единообразию, регулярности, порядку и экономии, оно благодаря тому мощному толчку, который получает техника в результате ограничения и регулирования рабочего дня, увеличивает анархию и катастрофы капиталистического производства, взятого в целом, увеличивает интенсивность труда и конкуренцию машины с рабочим. Вместе со сферами мелкого производства и работы на дому оно уничтожает последние убежища «избыточных» рабочих и, следовательно, существовавший до того времени предохранительный клапан всего общественного механизма. Вместе с материальными условиями и общественной комбинацией процесса производства оно приводит к созреванию противоречий и антагонизмов его капиталистической формы, а, следовательно, в то же время и элементов для образования нового и моментов переворота старого общества[856].