Перманентная революция

Лев Д. Троцкий

(1930 г.)

 

 

V. Осуществилась ли у нас "демократическая диктатура" и когда именно?

Ссылаясь на Ленина, Радек утверждает, что демократическая диктатура осуществилась в двоевластии. Да, Ленин иногда и притом условно, ставил вопрос таким образом, соглашаюсь я. – Как так "иногда"? возмущается Радек и обвиняет меня в посягательстве на одну из фундаментальных идей Ленина. Но Радек сердится только потому, что он неправ. В "Уроках Октября", которые Радек с запозданием годика на четыре тоже подвергает критике, я следующим образом истолковывал слова Ленина об "осуществлении" демократической диктатуры:

"Демократическая рабоче-крестьянская коалиция могла наметиться лишь как незрелая, не поднявшаяся до подлинной власти форма, – как тенденция, но не как факт" (т. III, ч. I, стр. XXI).

По поводу этого истолкования Радек пишет: "Эта передача содержания одной из теоретически наиболее замечательных глав работы Ленина никуда не годится". После этих слов следует патетическая апелляция к традициям большевизма и, наконец, заключительный аккорд: "Вопросы эти чересчур важны, чтобы на них ответить ссылкой на то, что Ленин иногда говорил".

Радек хочет всем этим создать представление о моем невнимательном отношении к "одной из наиболее замечательных" мыслей Ленина. Но Радек напрасно расходует и негодование и пафос. Некоторое количество разумения было бы более уместно. Мое изложение в "Уроках Октября", хоть и крайне сжатое, основано не на внезапном налете с позаимствованными из вторых рук цитатами, а на действительной проработке Ленина. Оно выражает самую суть ленинской мысли в этом вопросе, тогда как многословное изложение Радека, несмотря на обилие цитат, не оставляет в ленинской мысли ни одного живого места.

Почему я употребил ограничительное слово "иногда"? Потому, что так оно и было на деле. Указания на то, что демократическая диктатура "осуществилась" в двоевластии ("в известной форме и до известной степени"), Ленин делал только в период между апрелем и октябрем 1917 г., т. е. до того, как произошло настоящее осуществление демократической революции. Этого Радек не заметил, не понял, не оценил. В борьбе с нынешними эпигонами Ленин крайне условно говорил об "осуществлении" демократической диктатуры, не в качестве исторической характеристики периода двоевластия, – в таком виде это было бы просто бессмыслицей, – а в качестве аргумента против тех, которые ждали второго, улучшенного издания самостоятельной демократической диктатуры. Ленинские слова имели только тот смысл, что никакой другой демократической диктатуры, кроме жалкого выкидыша двоевластия, нет и не будет, и, что надо поэтому "перевооружаться", т. е. менять лозунг. Утверждать же, что коалиция эсеров и меньшевиков с буржуазией, не дававшая крестьянам земли и громившая большевиков, – что это и есть "осуществление" большевистского лозунга, значит либо сознательно выдавать белое за черное, либо окончательно потерять голову.

По адресу меньшевиков можно бы выдвинуть довод, в известной мере аналогичный ленинскому доводу против Каменева: вы ждете "прогрессивной" миссии буржуазии в революции? Эта миссия уже осуществилась: политическая роль Родзянки, Гучкова и Милюкова и есть тот максимум, который могла дать либеральная буржуазия, как керенщина есть тот максимум демократической революции, который мог осуществиться в качестве самостоятельного этапа.

Бесспорные анатомические признаки – рудименты – свидетельствуют, что предки наши имели хвост. Этих признаков достаточно для подтверждения генетического единства животного мира. Но, если говорить откровенно, то у человека, все-таки, нет хвоста. Ленин указывал Каменеву в режиме двоевластия рудименты демократической диктатуры, предупреждая, что из этих рудиментов никакого нового органа ждать нельзя. Но самостоятельной демократической диктатуры у нас все же не было, хотя демократическую революцию мы сделали глубже, решительнее, чище, чем где бы то и когда бы то ни было.

Радеку следует задуматься над тем, что, если бы демократическая диктатура действительно осуществилась в феврале-апреле, то, пожалуй, даже и Молотов узнал бы ее в лицо. Партия и класс понимали демократическую диктатуру, как режим, беспощадно разрушающий старый государственный аппарат монархии и окончательно ликвидирующий помещичье землевладение. Но ведь этого при керенщине и в помине не было. Для большевистской партии дело шло о фактическом осуществлении революционных задач, а не об обнаружении известных социологических и исторических "рудиментов". Эти недоразвившиеся признаки Ленин великолепно установил – для теоретического вразумления своих оппонентов. Но не более того. Радек же пытается уверить нас всерьез, что в период двоевластия, т. е. безвластия, существовала "диктатура", и осуществилась демократическая революция. Но это, видите ли, была такая "демократическая революция", что понадобился весь гений Ленина, чтобы узнать ее. Это и значит, что она не осуществилась. Действительная демократическая революция есть такая вещь, которую без труда узнает каждый безграмотный крестьянин России или Китая. А с морфологическими признаками будет потруднее. Несмотря, например, на русский урок с Каменевым, никак не удается добиться того, чтобы Радек заметил, наконец, что в Китае демократическая диктатура тоже "осуществилась" в ленинском смысле (через Гоминдан) – более полно, более законченно, чем у нас через двоевластие, и что только безнадежные простофили могут ждать второго, улучшенного издания "демократии" в Китае.

Если бы у нас демократическая диктатура осуществилась только в виде керенщины, бывшей на побегушках у Ллойд Джорджа и Клемансо, то пришлось бы сказать, что история учинила жесточайшее издевательство над стратегическим лозунгом большевизма. К счастью, это не так. Большевистский лозунг действительно осуществился – не в смысле морфологического намека, а в смысле величайшей исторической реальности. Только он осуществился не до октября, а после октября. Крестьянская война, по выражению Маркса, подперла диктатуру пролетариата. Сотрудничество двух классов осуществилось через Октябрь в гигантском масштабе. Тогда каждый темный мужик понял и почувствовал, даже без ленинских комментариев, что большевистский лозунг воплотился в жизнь. И сам Ленин оценил именно эту, октябрьскую революцию – ее первый этап, – как подлинное осуществление демократической революции, и тем самым, как подлинное, хотя и измененное воплощение стратегического лозунга большевиков. Нужно брать всего Ленина. И прежде всего, Ленина после Октября, когда он осматривал и оценивал события с более высокой горы. Наконец, нужно брать Ленина по-ленински, а не по эпигонски.

Вопрос о классовом характере революции и об ее "перерастании" Ленин подвергает (после Октября) разбору в своей книжке против Каутского. Вот одно из тех мест, в которые следовало бы вдуматься Радеку:

"Да, революция наша (октябрьская. Л. Т.) буржуазная, пока мы идем вместе с крестьянством, как целым. Это мы яснее ясного сознавали, сотни и тысячи раз с 1905 года говорили, что никогда этой необходимой ступени исторического процесса ни перепрыгнуть, ни декретами отменить".

И далее:

"Вышло именно так, как мы говорили. Ход революции подтвердил правильность нашего рассуждения. Сначала вместе со "всем" крестьянством против монархии, против помещиков, против средневековья (и постольку революция остается буржуазной, буржуазно-демократической). Затем вместе с беднейшим крестьянством, вместе с полупролетарием, вместе со всеми эксплуатируемыми – против капитализма, в том числе против деревенских богатеев, спекулянтов, и постольку революция становится социалистическою". (Том XV, стр. 508).

Вот как Ленин говорил не "иногда", а всегда, вернее навсегда, давая законченную, обобщенную, завершенную оценку хода революции, включая и Октябрь. "Вышло именно так, как мы говорили". Буржуазно-демократическая революция осуществилась в виде коалиции рабочих и крестьян. В керенщине? Нет, в первый период после Октября. Правильно? Правильно. Но осуществилась она, как мы теперь знаем, не в форме демократической диктатуры, а в форме диктатуры пролетариата. Тем самым окончательно отпала нужда в старой алгебраической формуле.

Если некритически поставить в ряд условный ленинский довод против Каменева в 1917 году с законченной ленинской характеристикой октябрьского переворота в последующие годы, то выйдет, что у нас "осуществились" две демократические революции. Это слишком много, тем более, что вторая отделена от первой вооруженным восстанием пролетариата.

Сопоставьте теперь с только что приведенной цитатой из книги Ленина "Ренегат Каутский" следующее место моих "Итогов и перспектив", где в главе о пролетарском режиме" намечаются первый этап диктатуры и перспектива ее дальнейшего перерастания.

"Уничтожение сословного крепостничества встретит поддержку всего крестьянства, как тяглого сословия. Подоходно-прогрессивный налог встретит поддержку огромного большинства крестьянства. Но законодательные меры в защиту земледельческого пролетариата не только не встретят такого активного сочувствия большинства, но и натолкнутся на активное сопротивление меньшинства.

Пролетариат окажется вынужденным вносить классовую борьбу в деревню и, таким образом, нарушать ту общность интересов, которая несомненно имеется у всего крестьянства, но в сравнительно узких пределах. Пролетариату придется в ближайшие же моменты своего господства искать опоры в противопоставлении деревенской бедноты деревенским богачам, сельскохозяйственного пролетариата – земледельческой буржуазии". ("Наша революция", 1906 г., стр. 255).

Как все это похоже на "игнорирование" крестьянства с моей стороны и на полную "противоположность" двух линий, ленинской и моей.

Приведенная выше ленинская цитата стоит у него не одиноко. Наоборот, как это всегда бывало у Ленина, новая формула, глубже освещающая события, становится осью его речей и статей целого периода. Вот что говорил Ленин в марте 1919 года:

"В октябре 1917 года мы брали власть вместе с крестьянством в целом. Это была революция буржуазная, поскольку классовая борьба в деревне еще не развернулась" (т. XVI, стр. 143).

Вот, что говорил Ленин на съезде партии в марте 1919 года:

"В стране, где пролетариату пришлось взять власть при помощи крестьянства, где пролетариату выпала роль агента мелкобуржуазной революции, – наша революция до организации комитетов бедноты, т. е. до лета и даже осени 1918 года, была в значительной мере революцией буржуазной" (т. XVI, стр. 105).

Эти слова Ленин в разных варьянтах и по разным поводам повторял много раз. Между тем, Радек попросту обходит эту капитальнейшую мысль Ленина, которая решает спорный вопрос.

Пролетариат брал в октябре власть вместе со всем крестьянством, говорит Ленин. Тем самым революция была буржуазная. Правильно ли это? В известном смысле правильно. Но ведь это и означает, что настоящая демократическая диктатура пролетариата и крестьянства, т. е. та, которая действительно уничтожила самодержавно-крепостнический режим и вырвала землю у крепостников, произошла не до октября, а после октября; произошла, говоря словами Маркса, в виде диктатуры пролетариата, поддержанной крестьянской войной, и уже через несколько месяцев начала перерастать в социалистическую диктатуру. Неужели же это не понятно? Неужели же по этому поводу возможны теперь споры?

По Радеку "перманентная" теория повинна в смешении буржуазного этапа с социалистическим. А на деле, классовая динамика так основательно "смешала", т. е. сочетала эти два этапа, что нашему злополучному метафизику никак концов не сыскать.

Конечно, в "Итогах и перспективах" можно найти отдельные пробелы и неправильные утверждения. Но ведь эта работа была написана не в 1928 г., а в основных своих чертах до октября... до октября 1905 года. Вопрос о пробелах в теории перманентной революции, вернее, в моих тогдашних обоснованиях ее, совершенно не затрагивается критикой Радека, ибо он, вслед за своими учителями-эпигонами, атакует не пробелы, а сильные стороны теории, те, которые совпали с ходом исторического развития, – атакует во имя в корне ложных выводов, которые он делает из ленинской постановки, не изученной и не продуманной им до конца.

Жонглированье старыми цитатами ведется всей вообще эпигонской школой в особой плоскости, которая нигде не пересекается с реальным историческим процессом. Когда же противникам "троцкизма" приходится заниматься анализом действительного развития Октябрьской революции, притом заниматься серьезно и добросовестно, – что с некоторыми из них все же иногда случается, – то они неизбежно приходят к формулировкам в духе отвергаемой ими теории. Самое яркое доказательство этому мы находим в работах А. Яковлева, посвященных истории Октябрьской революции. Вот как формулирует взаимоотношения классов старой России этот автор, ныне один из столпов правящей фракции,[1] несомненно более грамотный, чем другие сталинцы и прежде всего, чем сам Сталин.

"...мы видим двойную ограниченность крестьянского восстания (март – октябрь 1917 г.). Поднявшись на ступень крестьянской войны, оно не преодолело своей ограниченности и не вырвалось за рамки непосредственной задачи уничтожения соседнего помещика, оно не превратилось в организованное революционное движение, не преодолело свойственного крестьянскому движению характера стихийного бунта.

Крестьянское восстание, взятое само по себе – восстание стихийное, ограниченное целями разгрома соседнего помещика – не могло победить, не могло уничтожить враждебной крестьянству государственной власти, поддерживавшей помещика. Поэтому победить аграрное движение могло только в том случае, если бы его возглавил соответствующий класс города... Вот почему судьба аграрной революции решилась в конечном счете, не в десятках тысяч деревень, а в сотнях городов. Только рабочий класс, нанеся решительный удар буржуазии в центрах страны, мог сделать победоносным крестьянское восстание, только победа рабочего класса в городе могла вырвать крестьянское движение из рамок стихийной стычки десятков миллионов крестьян с десятками тысяч помещиков, только победа рабочего класса, наконец, могла заложить основу новому типу крестьянской организации, связывающей бедное и среднее крестьянство не с буржуазией, а с рабочим классом. Проблема победы крестьянского восстания была проблемой победы рабочего класса в городе.

"Когда рабочие в Октябре нанесли решительный удар правительству буржуазии, они тем самым попутно разрешили и проблему победы крестьянского восстания".

И далее:

"...в том-то и дело, что в силу исторически сложившихся условий буржуазная Россия в 1917 году выступила в союзе с помещиками. Даже наиболее левые фракции буржуазии, как меньшевики и эсеры, не шли дальше организации выгодной для помещиков сделки. В этом мы имеем важнейшее отличие условий русской революции от революции французской, происходившей 100 слишком лет тому назад... Крестьянская революция не могла победить в 1917 г., как революция буржуазная (именно! Л. Т.). Перед ней стояло два пути. Или разгром под ударами соединенных сил буржуазии и помещиков, или – победа в качестве движения, сопутствующего и подсобного к пролетарской революции. Рабочий класс России, приняв на себя миссию французской буржуазии Великой Французской революции, приняв на себя задачу возглавления аграрной демократической революции, получил возможность победоносной пролетарской революции" ("Крестьянское движение в 1917 году", Госиздат, 1927, стр. X-XI, XI-XII).

Каковы основные элементы рассуждений Яковлева? Неспособность крестьянства к самостоятельной политической роли; вытекающая отсюда неизбежность руководящей роли городского класса; недоступность для русской буржуазии роли вождя аграрной революции; вытекающая отсюда неизбежность руководящей роли пролетариата; приход его к власти, в качестве вождя аграрной революции; наконец, диктатура пролетариата, опирающаяся на крестьянскую войну и открывающая эпоху социалистической революции. Этим в корне разрушается метафизическая постановка вопроса о "буржуазном" и "социалистическом" характере революции. Суть дела состояла в том, что аграрный вопрос, составлявший основу буржуазной революции, не мог быть разрешен при господстве буржуазии. Диктатура пролетариата выступает на сцену не после завершения аграрно-демократической революции, а как необходимое предварительное условие ее завершения. Словом, мы имеем в этой ретроспективной схеме Яковлева все основные элементы теории перманентной революции, как она была формулирована мною в 1905 году. У меня дело шло об историческом прогнозе. Яковлев через 22 года после первой революции, через 10 лет после Октябрьской, подводит итоги событиям трех революций, опираясь на черновую работу целого штаба молодых исследователей. И что же? Яковлев почти дословно повторяет мои формулировки 1905 года.

Как же относится, однако, Яковлев к теории перманентной революции? Так, как полагается относиться каждому сталинскому чиновнику, который хочет сохранить свой пост и даже пробраться на более высокий. Но каким же образом Яковлев примиряет в таком случае свою оценку движущих сил Октябрьской революции с борьбой против "троцкизма"? Очень просто: он о таком примирении нисколько не заботится. Как иные либеральные царские чиновники признавали теорию Дарвина и в то же время аккуратно являлись к принятию святого причастия, так и Яковлевы покупают право высказывать иногда марксистские мысли ценою участия в ритуальной травле против перманентной революции. Таких примеров можно бы привести десятки.

Остается еще прибавить, что цитированную выше работу по истории Октябрьской революции Яковлев выполнил не по личной инициативе, а в силу особого постановления Центрального Комитета, причем, тем же постановлением возлагалась на меня обязанность редактора работы Яковлева.[2] Тогда еще ждали выздоровления Ленина и никому из эпигонов не приходило в голову поднимать фальшивый спор о перманентной революции. Во всяком случае, в качестве бывшего, вернее, предполагавшегося редактора официальной истории Октябрьской революции, я могу с полным удовлетворением констатировать, что, сознательно или бессознательно, автор ее пользуется по всем спорным вопросам дословными формулировками самой запретной и самой еретической моей работы о перманентной революции ("Итоги и перспективы").

Законченная оценка исторической судьбы большевистского лозунга, данная самим Лениным, с несомненностью свидетельствует, что различия двух линий, "перманентной" и ленинской, имели второстепенное и подчиненное значение; объединяло же их самое основное. И это основное непримиримо противопоставляет сейчас обе линии, окончательно слитые Октябрем, не только февральско-мартовской линии Сталина, апрельско-октябрьской линии Каменева, Рыкова, Зиновьева, не только всей китайской политике Сталина-Бухарина-Мартынова, но и нынешней "китайской" линии Радека.

И если Радек, так радикально изменивший свои оценки между 1925 и второй половиной 1928 года, уличает меня в непонимании "сложности марксизма и ленинизма", то я на это отвечаю: основной ход мыслей, развитый мною 23 года тому назад в "Итогах и перспективах", считаю полностью подтвердившимся ходом событий, и именно поэтому совпавшим со стратегической линией большевизма.

Я не вижу, в частности, ни малейшего основания отказываться от того, что сказал на счет перманентной революции в 1922 г. в своем "Предисловии" к книге "1905", которое в бесчисленных изданиях и перепечатках читала и изучала при Ленине вся партия, которое впервые "смутило" Каменева лишь осенью 1924 г., а Радека – осенью 1928:

"Именно в промежуток между 9 января и октябрьской стачкой 1905 года – говорится в этом "Предисловии" – сложились у автора те взгляды на характер революционного развития России, которые получили название теории "перманентной революции". Мудреное название это выражало ту мысль, что русская революция, перед которой непосредственно стоят буржуазные цели, не сможет, однако, на них остановиться. Революция не сможет разрешить свои ближайшие, буржуазные задачи иначе, как поставив у власти пролетариат...

Хотя и с перерывом в 12 лет, эта оценка подтвердилась целиком. Русская революция не могла завершиться буржуазно-демократическим режимом. Она должна была передать власть рабочему классу. Если этот последний оказался в 1905 г. еще слишком слаб для завоевания власти, то крепнуть и дозревать ему пришлось не в буржуазно-демократической республике, а в подполье 3-июньского царизма". (Л. Троцкий, "1905", Предисловие, стр. 4-5).

Приведу еще одну из самых резких полемических оценок, какие я давал лозунгу "демократической диктатуры". В 1909 году я писал в польском органе Розы Люксембург:

"Если меньшевики, исходя из абстракции: "наша революция буржуазная", приходят к идее приспособления всей тактики пролетариата к поведению либеральной буржуазии вплоть до завоевания ею государственной власти, то большевики, исходя из такой же голой абстракции: "демократическая, а не социалистическая диктатура", приходят к идее буржуазно-демократического самоограничения пролетариата, в руках которого находится государственная власть. Правда, разница между ними в этом вопросе весьма значительна: в то время, как анти-революционные стороны меньшевизма сказываются во всей силе уже теперь, анти-революционные черты большевизма грозят огромной опасностью только в случае революционной победы".

К этому месту статьи, перепечатанной в русском издании моей книги "1905", я сделал в январе 1922 года следующее примечание:

"Этого, как известно, не случилось, так как под руководством Ленина большевизм совершил (не без внутренней борьбы) свое идейное перевооружение в этом важнейшем вопросе весною 1917 г., то есть до завоевания власти".

Обе эти цитаты подверглись, начиная с 1924 года, ураганному огню критики. Теперь, с запозданием на 4 года, присоединился к этой критике и Радек. Однако, если добросовестно вдуматься в приведенные выше строки, то нельзя не признать, что они заключали в себе важное предвидение и не менее важное предупреждение. Ведь остается все же фактом, что на почве голого противопоставления демократической диктатуры – социалистической диктатуре, стояла в момент февральской революции вся так называемая "старая гвардия" большевиков. Из алгебраической формулы Ленина его ближайшие ученики сделали чисто метафизическую конструкцию и направили ее против действительного развития революции. На важнейшем историческом повороте руководящая головка большевиков в России заняла реакционную позицию и, если бы не прибыл своевременно Ленин, она могла бы зарезать Октябрьскую революцию, под знаменем борьбы с троцкизмом, как впоследствии зарезала китайскую революцию. Радек очень благочестиво изображает ошибочную позицию всего руководящего слоя партии, как некоторую "случайность". Но вряд ли это годится в качестве марксистского объяснения вульгарно-демократической позиции Каменева, Зиновьева, Сталина, Молотова, Рыкова, Калинина, Ногина, Милютина, Крестинского, Фрунзе, Ярославского, Орджоникидзе, Преображенского, Смилги и десятков других старых большевиков. Не вернее ли будет признать, что в алгебраичности старой большевистской формулы были свои опасности: политическое развитие, как всегда, недоговоренность революционной формулы заполнило содержанием, враждебным пролетарской революции. Разумеется, если бы Ленин жил в России и наблюдал за развитием партии изо дня в день, особенно в течение войны, он своевременно внес бы необходимые поправки и разъяснения. К счастью для революции, он прибыл, хоть и с запозданием, но достаточно все же рано, чтобы произвести необходимое идейное перевооружение. Классовый инстинкт пролетариата и революционный натиск партийных низов, обеспеченный всей предшествующей работой большевизма, позволили Ленину, в борьбе с руководящей верхушкой и против нее, перевести партийную политику на новые рельсы в достаточно короткий срок.

Неужели же отсюда вытекает, что мы должны для Китая, Индии и других стран брать и сегодня ленинскую формулу 1905 года во всей ее алгебраичности, т. е. недоговоренности, предоставляя китайским и индийским Сталиным и Рыковым (Тан-Пин-Сян, Рой и др.) заполнять формулу мелкобуржуазным национально-демократическим содержанием, и – ждать затем своевременного появления Ленина для внесения поправки 4-го апреля? Обеспечена ли, однако, такая поправка в Китае и Индии? И не вернее ли будет внести заранее в формулу ту конкретизацию, необходимость которой доказана историческим опытом, как России, так и Китая?

Надлежит ли понимать сказанное так, что лозунг демократической диктатуры пролетариата и крестьянства был просто "ошибкой"? Сейчас, как известно, все человеческие мысли и действия распределяются на две категории: безусловно правильные, т. е. входящие сегодня в состав "генеральной линии", и безусловно ошибочные, как расходящиеся с линией. Это не мешает, разумеется, тому, что безусловно правильное сегодня объявляется безусловно ошибочным завтра. Но реальное развитие идей до появления "генеральной линии" знало также и метод последовательных приближений к истине. Даже простое арифметическое деление заставляет подбирать цифры гадательно, начиная либо с больших, либо с меньших, чтобы затем отбрасывать их по мере проверки. Артиллерийская пристрелка называет метод последовательных приближений вилкой. Метод приближений и в политике совершенно неизбежен. Весь вопрос только в том, чтобы своевременно понять, что недолет есть недолет, и не упуская времени, внести необходимую поправку.

Огромное историческое значение формулы Ленина состояло в том, что в условиях новой исторической эпохи она исчерпала один из теоретических и политических вопросов до дна, именно вопрос о степени политической самостоятельности, доступной различным группировкам мелкой буржуазии, прежде всего крестьянству. Благодаря полноте своей, большевистский опыт 1905-1917 годов закрыл дверь "демократической диктатуры" наглухо. Ленин собственноручно сделал над дверью надпись: ни входа, ни выхода нет. Он это формулировал такими словами: крестьянин идет либо за буржуа, либо за рабочим. Эпигоны же полностью игнорируют вывод, к которому привела старая формула большевизма, и наперекор этому выводу, канонизируют временную гипотезу, включая ее в программу. В этом и состоит, вообще говоря, сущность эпигонства.

 

Примечания

1. Яковлев назначен недавно народным комиссаром земледелия СССР.

2. Выписка из протокола заседания Оргбюро ЦК от 22 мая 1922 г., за N 21: "Поручить тов. Яковлеву... под редакцией тов. Троцкого составить учебник Истории Октябрьской революции".

 


Дата последнего обновления страницы 10.1.00