Ã. Â. Ïëåõàíîâ
Ñî÷íèåèíÿ - Òîì I.
Корреспонденции
Каменская станица
(Ïèñüìî âòîðîå)
Я уже писал вам о так называемой Луганской истории, волновавшей население нашего округа с самого начала весны 1878 т. Вы помните, вероятно, что 30 чел. луганцев, «наряженных» для резки леса станичным начальством и отказавшихся исполнить это распоряжение, были посажены в каменский острог. Этих козлов отпущения держали в тюрьмах до конца ноября, постоянно таская на допросы. Ответы арестованных были коротки и единодушны: «мы ни в чем не виноваты, бунтовали не мы одни, а вся станица, да и по прочим станицам также недовольны земством и разными прочими нововведениями и терпят только до поры до времени».
«Неповиновение власти» было слишком упорно, соблазн для других станиц слишком велик: начальство решилось действовать «со скоростью и строгостью». Посылать солдат в станицу, в которой, вместе с принадлежащими ей хуторами, считается до 15 т. жителей, было слишком рискованно, поэтому изобретательное начальство прибегло к другому способу действий. В Луганскую станицу снова является какой-то «генерал» и обращается к проживающему там шпиону из отставных офицеров, Апостолову, с просьбой указать бунтовщиков и тем поддержать «основы». Тот, разумеется, не заставил повторять просьбы, и его усердие превзошло даже генеральское ожидание. Бунтовщиков оказалось целых полторы сотни, в число которых, замечу я от себя, попали казаки, даже не бывшие на сборах. Но проверять верность показаний «доносителя» было некогда, да и надобности не представлялось. Импровизированным бунтовщикам была объявлена следующая альтернатива: или уговорить казаков отдать лес, или разделить участь арестованных раньше 30 чел., которым грозит Сибирь. Вы, мол, бунтовали, вы и усмиряйте. Усмирить они должны были в весьма короткий срок.
Узнав об этой дикой выходке начальства, луганцы призадумались. Поддержки другие станицы не оказывают, а начальство грозит Сибирью даже невинным решено стереть Лугань с лица земли. Несколько дней шли всевозможные толки в станице и, наконец, стачечники решили, что «один в поле не воин». «Эх, — говорили они, с проклятием подписывая приговор об отдаче леса, — поддержи нас другие станицы, не так бы кончилось дело». Как только приговор был подписан, немедленно были освобождены от следствия не только 150 чел., оболганных Апостоловым, но и те 30 чел., что содержались в Каменском остроге. Тяжкие обвинения, которые взвалились на них, были забыты начальством тотчас же, как миновалась надобность в заложниках, на которых можно было бы сорвать сердце и показать спасительный пример строгости.
Так кончилась Луганская история; кончилась, как и множество других так называемых мелких бунтов победою правительства, при чем сопротивление населения во время «бунта» только редко и то не надолго переходило из пассивного в активное. Но причины, вызвавшие сопротивление, не только не перестали существовать, но, напротив, получили законную санкцию. Это, разумеется, только увеличивает неудовольствие казаков, и вот почему я думаю, что нам, быть может, придется еще увидеть эпилог только что закончившейся драмы.
А эпилог, пожалуй, будет интереснее самой драмы, хотя бы потому, что разыгрывать его будут не новички. Луганский «бунт» оставил казакам драгоценный опыт в подобных делах. Этот опыт показал, во-1), что для того, чтобы рассчитывать на какой-нибудь успех в борьбе с правительством, необходимо действовать дружно и единодушно; он показал, во-2), полную возможность единодушного действия, так как причины неудовольствия одинаковы во всем войске.
Казаки хорошо знают это, и мне кажется, что ни в какой другой части населения России нельзя встретить более осмысленного и более сильного недовольства существующим порядком вещей.
Недовольны казаки своим новорожденным земством, которое отбирает леса, озера, реки, налагает пошлины на мельницы, налагает вместе с правительством акциз на соль, добываемую в войске, так как прежде добывание ее было вольное, и т. д.
Недовольны они плохим наделом земель. Это можете показаться странным, так как всем известно, что свободных земель в войске пропасть. Но в том-то и дело, что из этих свободных земель никаких прирезок станицам не делается, хотя население растет. Официальный душевой надел казака в нашем округе считается 30 десятин, он и подать (положим, небольшую — 50 коп. с пая) платит за 30 десятин, — а, между тем, количество земли, действительно, удобной для обработки, колеблется от 8 до 10 дес, да и то ценится так дешево, что арендная плата не превышает 50 копеек.
Рядом с этими, так сказать, экономическими причинами недовольства, являются правительственные, вроде отобрания оружия у казаков. По возвращении с театра военных действий у них в Киеве были отобраны пушки, а затем, когда они приехали в Черкасск — и ружья. Казаки объясняют эти меры тем, что начальство, дескать, боится общего бунта на Дону.
Насколько ненавидят казаки земство и как хорошо понимают они, что замена прежнего казацкого самоуправления земским — равносильна замене действительного, неподдельного самоуправления фиктивным и, притом, не дешево стоящим, — видно во всяком слове казака, толкуете ли вы с ним в хате, встретитесь ли и разговоритесь по дороге или, наконец, явится ли он на сбор в станичное правление.
Случилось мне недавно пойти в один хутор, недалеко от нашей станицы. Дорогой меня нагнал казак, ехавший в телеге. После обычных приветствий и вопроса: «где (т. е. куда) идешь?» — вызвался подвезти меня до хутора. Я воспользовался предложением, и у нас завязался разговор, который, разумеется, тотчас же свелся на земство.
«Земство, — говорил мой собеседник, — будет постепенно отнимать наши права; оно хорошо знает, что если захочет отнять их сразу, то казаки взбунтуются все. Казак — что бык: если его будут приучать к упряжи постепенно, будет терпеть, пока хватит сил, если же сразу под ярмо — непременно взбесится. Многие еще не понимают земства и его подходов, когда же узнают, то это даром не пройдет, казаки — им не мужики».
«Если уже земство так умно, что всюду сует свой нос, — иронизировал другой казак на сборе в Гундеровской станице, — то пусть лучше обучает мою старуху хлебы печь, а к нам не мешается».
С кем из казаков ни заговорите, везде услышите одно и то же. Появляются свои доморощенные ораторы, которые производят сильное впечатление и на нашего брата, а о казаках и говорить нечего. Я встретил одного из таких выразителей общего недовольства. Теперь уже седой и вдобавок глухой, этот замечательный человек всю жизнь свою не мог осесться на одном месте. Летом он бурлачит, зимой ходит по хуторам и станицам и рисует планы. Пламенные речи свои он начинает словами: «приутих, приуныл славный Дон», далее следует мастерское сравнение прежнего вольного казачьего житья с настоящим, конечно, не в пользу последнего; оканчивает он их песней собственного сочинения, которой я, к сожалению, не мог записать, запомнил же только начало:
Ктой-то, братцы, наше войско
Губит, грабит, разоряет.
Ктой-то, братцы, нашу землю
Податями облагает.Таково положение дел у нас на Дону в настоящее время. Сделать из описанного те или другие выводы предоставляю читателю.