Статья Пятая

Карл Маркс


Оригинал находится на странице http://lugovoy-k.narod.ru/marx/marx.htm
Последнее обновление Июнь 2011г.


Содержание Ункяр-Искелесийского договора было опубликовано в «Morning Herald» от 21 августа 1833 года. 24 августа сэр Роберт Инглис запросил в палате общин лорда Пальмерстона о том,

«действительно ли между Россией и Турцией заключен оборонительно-наступательный договор? Я надеюсь, что благородный лорд будет в состоянии еще до закрытия парламентской сессии представить палате не только текст заключенных договоров, но и всю информацию, относящуюся к заключению этих договоров между Турцией и Россией».

Лорд Пальмерстон ответил, что

«когда британское правительство будет уверено в том, что упоминавшийся договор действительно существует, и когда оно будет располагать текстом этого договора, тогда оно должно будет решить, какого политического курса ему надлежит придерживаться... Нельзя порицать его за то, что пресса подчас опережает правительство». (Палата общин, 24 августа 1833 года.)

Спустя семь месяцев он уверял парламент, что для него

«было абсолютно невозможно получить уже в августе официальные сведения об Ункяр-Искелесийском договоре, который подлежал ратификации в Константинополе лишь в сентябре». (Палата общин, 17 марта 1834 года.)

Правда, он знал о договоре, но только неофициально.

«Британское правительство было удивлено, узнало том, что русские войска покинули Босфор с этим договором в руках». (Речь лорда Пальмерстона в палате общин, 1 марта 1848 года.)

Больше того, благородный лорд имел у себя договор еще до того, как он был подписан:

«Как только Порта получила его» (то есть проект Ункяр-Искелесийского договора), «она передала его текст английскому посольству в Константинополе с просьбой к Англии оказать защиту как от Ибрагим-паши, так и от Николая. Просьба была отклонена, но дело этим не ограничилось. Об этом факте с дьявольским вероломством было сообщено русскому послу. И на следующий день последний вручил Порте тот самый экземпляр копии договора, который она передала английскому посольству, иронически посоветовав при этом выбирать в следующий раз поверенных понадежнее». (Палата общин, 8 февраля 1848 года.)

Но благородный виконт достиг всего, чего он хотел. Его запросили в палате общин 24 августа 1833г по поводу Ункяр-Искелесийского договора, когда в существовании этого договора он еще не был уверен. 29 августа был объявлен перерыв между сессиями парламента, получившего в тронной речи утешительные заверения, что

«военные действия, нарушившие мир в Турции, закончились, и депутаты могут быть уверены в том, что король с величайшим вниманием следит за любым событием, которое могло бы нанести ущерб нынешнему положению Турецкой империи или ее будущей независимости».

Здесь, таким образом, мы имеем ключ к знаменитым июльским договорам России. Они были заключены в июле, а в августе кое-какие сведения о них дошли до публики через печать. Лорда Пальмерстона запрашивают по этому поводу в палате общин; разумеется, оказывается, что он ничего не знает; парламентская сессия закрывается, а когда парламент собирается снова, договор уже стал делом прошлого, или, как и в 1841г, уже оказался введенным в действие вопреки общественному мнению.

Сессия парламента окончилась 29 августа 1833г, а 5 февраля 1834г парламент собрался вновь. В промежутке между закрытием одной сессии и началом другой произошло два события, теснейшим образом связанных друг с другом. Во-первых, соединенные французская и английская эскадры прибыли в Дарданеллы и, продемонстрировав там трехцветное знамя и знамя Соединенного королевства, отправились в Смирну и оттуда вернулись на Мальту. Во-вторых, 29 января 1834г между Россией и Турцией был заключен новый договор — в С.-Петербурге. Едва этот договор был подписан, как соединенные эскадры отплыли обратно.

Этот совместный маневр был предпринят с целью одурачить английский народ и Европу, заставив их поверить, что враждебная демонстрация в турецких водах и у турецких берегов была направлена против Порты в связи с заключением ею Ункяр-Искелесийского договора и что она вынудила Россию подписать новый договор в С.-Петербурге. Этот договор, по-видимому, освободил Порту от некоторых обязательств, навязанных ей Адрианопольским договором, так как он содержал обещание эвакуировать Дунайские княжества и сокращал контрибуцию, уплачиваемую Турцией, до одной трети установленной суммы. Во всех других пунктах он являлся лишь ратификацией Адрианопольского договора, совершенно не касаясь Ункяр-Искелесийского договора и ни словом не упоминая о проходе через Дарданеллы. Наоборот, облегчения, которые он принес Турции, послужили платой за то, что Ункяр-Искелесийским договором Дарданеллы были закрыты для Европы.

«В тот самый день, когда происходила демонстрация» (британского флота), «благородный лорд заверил русского посла при английском дворе, что это совместное движение эскадр ни в коем случае не было предпринято с враждебными намерениями по отношению к России и не должно рассматриваться как враждебная демонстрация против нее, да и вообще оно в действительности ничего не означает. Я сообщаю это, опираясь на авторитетное свидетельство лорда Понсонби, собственного коллеги благо-родного лорда, посла в Константинополе». (Речь г-на Ансти в палате общин 23 февраля 1848 года.)

После того как был ратифицирован С.-Петербургский договор, благородный лорд выразил свое удовлетворение умеренностью тех условий, на которых настояла Россия.

После того как парламент был снова созван, в «Globe» — органе министерства иностранных дел — появилась заметка, утверждавшая, что С.-Петербургский договор является

«доказательством либо умеренности и разумного образа мыслей России, либо же того влияния, которое оказали на высшие круги С.-Петербурга союз Англии и Франции, а также твердый и согласованный язык, употребленный обеими державами». («Globe», 24 февраля 1834 года.)

Таким образом, общественное мнение должно было быть отвлечено от Ункяр-Искелесийекого договора, и враждебность к России, которую этот договор вызвал в Европе, должна была быть ослаблена[24].

Но как ни хитроумна была эта уловка, она не удалась. 17 марта 1834г г-н Шил внес предложение, чтобы

«палате были представлены копии всех договоров, заключенных между Россией и Турцией, и всей корреспонденции между английским, турецким и русским правительствами, которая относится к этим договорам».

Благородный лорд отчаянно сопротивлялся этому предложению и сумел его провалить, уверив палату, что «мир может быть обеспечен только в том случае, если палата окажет полное доверие правительству» и отклонит внесенное предложение. Но доводы, которыми он обосновывал свой отказ представить документы, были столь нелепыми и неуклюжими, что сэр Роберт Пиль назвал его, выражаясь на своем парламентском языке, «оратором, прибегающим к совершенно нелогичным аргументам», а его собственный приверженец, полковник Эванс, не мог удержаться от восклицания:

«Речь благородного лорда кажется ему самой неудовлетворительной из всех произнесенных им речей, какие ему когда-либо довелось слышать».

Лорд Пальмерстон старался убедить палату в том, что, согласно уверениям России, Ункяр-Искелесийский договор следует рассматривать «как договор, основанный на взаимности». Эта взаимность состоит якобы в том, что, в случае войны, Дарданеллы должны быть закрыты не только для Англии, но также и для России. Утверждение это уже само по себе неверно; но если даже предположить, что оно верно, то эта взаимность безусловно была бы подобна взаимности англо-ирландской, то есть предоставляла бы все преимущества одной стороне. Ибо для России проход через Дарданеллы является путем, ведущим не в Черное море, а наоборот, из него.

Не будучи в состоянии опровергнуть утверждение г-на Шила, что «последствия Ункяр-Искелесийского договора окажутся такими же, как если бы Порта уступила России Дарданеллы», лорд Пальмерстон признал, что договор закрыл Дарданеллы для британских военных судов и что «по условиям этого договора фактически может быть закрыт доступ в Черное море даже торговым судам» в случае войны между Англией и Россией. Но если правительство будет сохранять «выдержку», если оно «не будет проявлять ненужного недоверия», то есть молчаливо согласится со всеми дальнейшими захватами России, то он

«склонен полагать, что может и не возникнуть случая, когда этот договор должен будет вступить в действие, и что поэтому договор практически останется мертвой буквой». (Палата общин, 17 марта 1834 года.)

Кроме того, утверждает он, «уверения и разъяснения», полученные британским правительством от договаривающихся сторон, в значительной степени побудили правительство отказаться от своих возражений против договора. Таким образом, по мнению Пальмерстона, следует принимать во внимание не статьи Ункяр-Искелесийского договора, но уверения, данные по поводу этих статей Россией, не дела России, а ее слова. Но когда в тот же день его внимание обратили на протест французского поверенного в делах, г-на Лагрене, против Ункяр-Искелесийского договора и на оскорбительные и наглые слова графа Нессельроде, ответившего в «Journal de St.-Pétersbourg», что «русский император будет поступать так, как будто заявления, содержащегося в ноте г-на Лагрене, не существовало», тогда благородный лорд отрекся от своих собственных слов и стал развивать противоположную доктрину, заявив, что

«английское правительство при всех обстоятельствах обязано прежде всего принимать во внимание дела иностранных держав, а не слова, которые они в отдельных случаях употребляют по тому или другому поводу».

Таким образом, он то призывает обращаться к словам России, невзирая на ее дела, то призывает обращаться к ее делам, невзирая на ее слова.

В 1837г он все еще уверял палату, что

«Ункяр-Искелесийский договор является договором между двумя независимыми державами». (Палата общин, 14 декабря 1837 года.)

А десятью годами позже, когда договор давно перестал существовать и благородный лорд только что приготовился играть роль истинно английского министра и «civis romanus sum», он заявил палате напрямик, что

«Ункяр-Искелесийский договор, без сомнения, до известной степени был навязан Турции русским уполномоченным графом Орловым при таких обстоятельствах» (созданных самим же благородным лордом), «которые делали для Турции затруднительным его отклонение... Фактически договор предоставил русскому правительству такую возможность вмешиваться в дела Турции и диктовать ей условия, которая несовместима с независимостью этого государства». (Палата общин, 1 марта 1848 года.)

В продолжение всего хода дебатов об Ункяр-Искелесийском договоре благородный лорд, как шут в комедии, имел наготове всеобъемлющий ответ, который мог удовлетворить любое требование и сойти за ответ на любой вопрос. Этим ответом служили слова: англо-французский союз. Когда его осыпали насмешками по поводу его потворства России, он отвечал совершенно серьезно:

«Если эти насмешки направлены против установившихся ныне отношений между Англией и Францией, то я должен только сказать, что мое участие в достижении этого доброго согласия наполняет меня чувством гордости и удовлетворения». (Палата общин, 11 июля 1833 года.)

Когда от него потребовали представления документов, относящихся к Ункяр-Искелесийскому договору, он ответил:

«Англия и Франция ныне скрепили между собой дружбу, которая стала еще теснее». (Палата общин, 17 марта 1834 года.)

Сэр Роберт Пиль, выступая, воскликнул:

«Я хочу лишь заметить, что как только благородный лорд попадает в затруднительное положение из-за какого-либо вопроса нашей европейской политики, он тотчас же находит готовое средство выпутаться из него, а именно он поздравляет палату с тесным союзом между Англией и Францией».

Но в то же время благородный лорд давал своим противникам — тори все больший повод подозревать, что «Англия была вынуждена потворствовать нападению на Турцию, которое прямо поощрялось Францией».

Выставляемый в тот период напоказ союз с Францией должен был, таким образом, прикрыть тайную зависимость от России, подобно тому как сопровождавшийся таким шумом разрыв с Францией в 1840г должен был прикрыть официальный союз с Россией.

В то время как благородный лорд утомлял мир объемистыми фолиантами публикуемых документов о переговорах по поводу дел конституционного королевства Бельгии и многочисленными разъяснениями, устными и документальными, по поводу «самостоятельной державы» Португалии, от него до настоящего времени нельзя было вырвать какой-либо документ, относящийся к первой сирийско-турецкой войне и к Ункяр-Искелесийскому договору. Когда 11 июля 1833г от него в первый раз потребовали представления документов по этому вопросу, то выяснилось, что «предложение внесено преждевременно, дело еще не завершено и результаты еще неизвестны». 24 августа 1833г он заявил, что «договор еще официально не подписан и он еще не имеет его текста в своем распоряжении». 17 марта 1834г он утверждал, что «переговоры все еще ведутся... дискуссии, если можно так выразиться, еще не закончены». Даже в 1848г, когда г-н Ансти заявил ему, что, требуя документов, он уверен, что в них есть доказательство существования тайного сговора между благородным лордом и царем, рыцарственный министр предпочел убить время пятичасовой речью, нежели убить подозрение документами, которые говорили бы сами за себя. И, несмотря на все это, он еще с циничной наглостью уверял г-на Т. Атвуда 14 декабря 1837г[25], что «документы, связанные с Ункяр-Искелесийским договором, были предоставлены палате еще три года тому назад», то есть в 1834г, в то самое время, когда он заявлял, что «мир может быть обеспечен только в том случае», если документы не будут переданы палате. В тот же день он заявил г-ну Атвуду, что

«этот договор в настоящий момент — дело прошлого; он был заключен только на ограниченный срок, и этот срок уже истек. Достопочтенный член парламента поднял о нем вопрос без всякой на то надобности и совершенно неуместно».

Согласно первоначальному условию, срок действия Ункяр-Искелесийского договора должен был истечь 8 июля 1841 года. 14 декабря 1837г лорд Пальмерстон заявил г-ну Атвуду, что этот срок уже истек.

«Какую же хитрость, какую уловку или лазейку придумаешь ты теперь, чтобы прикрыть свой очевидный и явный позор? Ну, Джек, какую же хитрость ты придумаешь?»[26]