Ã. Â. Ïëåõàíîâ
Сочинения Òîì I.
Экономическая теория Карла Родбертуса-Ягецова
VI.
(Поземельная рента)На основании предыдущего изложения читателю известно уже, каким образом объясняет Родбертус существование так называемой им «ренты вообще», т. е. всякого дохода, получаемого без труда, единственно по праву собственности. Так как всякий доход составляет продукт труда, то лица, не принимающие непосредственного участия в производстве, не могли бы поддерживать своего существования, если бы продукт труда рабочих не превышал количества предметов, необходимых для удовлетворения их насущнейших потребностей. Первым условием существования ренты является, следовательно, возрастание производительности труда. «Всякая рента, говорит наш автор, — поземельная рента и рента на капитал, становится возможной лишь тогда, когда продуктов производится больше, чем нужно их для удовлетворения насущнейших потребностей рабочих; другими словами, принцип объективного существования ренты есть достаточная производительность труда[1]. Но, однако, этого условия еще мало. Возрастание производительности труда создает лишь экономическую возможность существования ренты. Спрашивается: каким путем переходит в руки других лиц излишек продукта, остающийся за удовлетворением потребностей трудящихся? Это достигается путем давления, оказываемого на рабочих известными правовыми учреждениями. Одним из таких учреждений было рабство, «возникновение которого совпадает, по словам Родбертуса, с возникновением земледелия и поземельной собственности». Рабочие сами представляли собою предметы собственности наряду с землею и орудиями труда. Некоторая часть продуктов их труда шла на восстановление их сил и «поддержание их расы», как выражаются экономисты; другая часть употреблялась на возмещение затраченных в хозяйстве средств производства; наконец, все, что оставалось сверх этого, составляло чистый доход рабовладельца и принадлежало ему по всем законам, «божеским и человеческим». Такой порядок вещей справедливо осуждается буржуазными экономистами, так как он основан на эксплуатации слабого сильным. Но, упраздняя институт рабства, история не имела, к сожалению, в виду буржуазных экономистов с их высоко развитым нравственным чувством. В противном случае она устранила бы, конечно, не форму только, но и самую сущность эксплуатации человека человеком. Теперь же мы видим, что «голод с успехом заменяет бич рабовладельца». Другими словами, современная организация производства новым путем достигает старой цели — передачи излишка, оставшегося за удовлетворением насущнейших потребностей рабочих, в другие руки. В капиталистическом обществе все хозяйственные предприятия ведутся за счет собственников, которым и принадлежат продукты предприятий. Что же касается до свободных рабочих, то они, «не имея ничего, рады, если им удастся получить хоть часть своего собственного продукта» в виде заработной платы. В таком обществе «место приказания рабовладельца занимает договор рабочего с предпринимателем; но договор этот свободен только с формальной стороны, потому что рабочие вынуждены довольствоваться лишь частью своего продукта». Это видно, между прочим, из того, признанного всеми экономистами факта, что наем свободного работника обходится дешевле содержания невольника «Опыт всех веков и народов доказывает, — говорит Ад. Смит, — что труд свободного рабочего стоит предпринимателю в конце концов дешевле труда раба»[2]. Родбертус выражает ту же мысль, называя заработную плату замаскированным кормом раба.
Мы видим таким образом, что, кроме возрастания производительности труда, существует еще другое, необходимое и достаточное условие существования ренты — именно частная собственность на землю и капиталы. «Принцип получения ренты, — говорит Родбертус, — есть частная собственность на землю и капитал»[3]. Посмотрим же теперь, какими законами регулируется дальнейшее распределение ренты между различными слоями привилегированного класса.
Прежде всего нужно заметить, что как распределение национального дохода, так и все движение общественно-экономической жизни принимает различные виды в различные исторические эпохи, в зависимости от изменений в самой организации производства. Там, где разделение общественного труда еще не велико, обработка сырых продуктов совершается в пределах тех же самых хозяйственных единиц, которые занимаются их добыванием. Это мы видим, например, в античном обществе. В большом древнеримском или древнегреческом хозяйстве часть рабов занималась добыванием сырых продуктов, другая подвергала эти продукты дальнейшей обработке, пока они не становились годными для потребления.
Земледельческий труд не был еще отделен от ремесленного, а потому и средства производства безразлично принадлежали одному и тому же классу собственников. Чистый доход каждого античного хозяйства представлял собою однообразное целое, о подразделении которого на поземельную ренту и прибыль на капитал не могло быть и речи, так как в обладании средствами производства не произошло еще необходимой для выработки этих понятий дифференциации. Все движение общественно-экономической жизни совершалось еще в форме натурального хозяйства. Так как сырые продукты подвергались обработке в пределах той же хозяйственной единицы, в которой они добывались, то все «посредственные и непосредственные хозяйственные блага», т. е. предметы потребления и средства производства, приготовлялись «дома». Ни на одной из стадий своего возникновения эти «хозяйственные блага» не являлись еще в виде товаров, а потому и понятие о меновой стоимости продуктов отходило здесь, как говорит Родбертус, на задний план. Вернее сказать, оно совсем еще не выработалось. Вследствие этого не существовало еще масштаба для оценки как всего имущества рабовладельца, так и чистого дохода его хозяйства. Чистый доход и средства производства оставались еще величинами несоизмеримыми: невозможно было определить отношение стоимости чистого дохода к стоимости всего имущества, так как отсутствовало еще самое понятие о меновой стоимости. Взаимное отношение различных частей дохода и имущества также не поддавалось, как мы сказали, определению. Рабовладелец не мог, да и не имел ни малейшей надобности определять, какая часть его дохода приходится на землю, какая на «капитал». Самое понятие о капитале, в нынешнем смысле этого слова, не выработалось еще в античном обществе. «Капитал сам по себе, в логическом или национально-экономическом смысле этого слова, есть, по определению Родбертуса, продукт, предназначенный для дальнейшего производства, предварительно совершенная работа». Но рассматриваемый с точки зрения современного предпринимателя, т. е. по отношению к прибыли, которую он приносит, продукт этот, чтобы быть капиталом, должен явиться в виде издержек предприятия. В виде таких издержек является, например, современный исторический капитал, обнимающий собою стоимость материала, орудий труда и заработной платы. Но в античном обществе, где все операции добывающей и обрабатывающей промышленности совершались в пределах одного и того же хозяйства, «продукт, предназначенный для дальнейшего производства», не является для рабовладельца в виде издержек. Материалы для различных отраслей производства не покупаются на рынке. Они производятся внутри того же самого хозяйства, и раб-ремесленник обрабатывает лишь то, что произведено его товарищем, рабом-земледельцем. Содержание рабов так же мало представляет собою капитал, долженствующий приносить собою прибыль, как корм для скота, составляющий продукт собственного хозяйства, представляется капиталом современному сельскому хозяину. Не будучи покупаемы на рынке, не являясь в виде издержек в нынешнем смысле этого слова, входившие в состав античного хозяйства средства производства не приносили и прибыли в смысле известного количества процентов на единицу затраченного капитала. Только деньги составляли исключение из этого общего правила. Определение уровня процентов на отданный в заем денежный капитал (римский sors) не представляло никаких затруднений, так как здесь, по выражению Аристотеля, «равное рождается от равного», затраченный капитал и полученный доход являются в виде одноименных стоимостей. Но процент этот был ростовщическим процентом. Величина его определялась нуждой должника, а не общим уровнем прибыли промышленных предприятий, как это имеет место в настоящее время. Этим и объясняется то предубеждение против «процента», которое замечается у всех древних писателей[4] и кажется современным экономистам нелепым предрассудком. Но предрассудок этот имел, как мы видим, свое разумное основание. Он коренился в общем укладе экономической жизни античного общества, положившем свой отпечаток на все экономические воззрения классических писателей. Именно в этом укладе экономической жизни и нужно, по словам Родбертуса, искать объяснения того обстоятельства, что древним была закрыта вся область государственного хозяйства, что в экономических сочинениях таких умов, как Аристотель и Ксенофонт, мы встречаем лишь правила домашней экономии, а не экономии целой нации[5].
Мы видим таким образом, что в античном мире распределение «ренты вообще» допускало лишь количественные, но не качественные различия. Конечно, не все члены имущего класса получали доход одинаковой величины, но между ними невозможно еще было различить землевладельцев от капиталистов. Только в истории германских народов появляется это качественное различие в родах дохода. Оно обусловливается возникающей здесь дифференциацией труда и владения, зарождающейся противоположностью между городом и деревней. Обработка добытых в деревне сырых продуктов сосредоточивается теперь в городах, так как средневековые постановления прямо запрещают землевладельцам ремесленные предприятия. Естественным следствием этой противоположности между городом и деревней было дальнейшее подразделение обрабатывающей промышленности на множество отдельных отраслей. «Земледелие дает материал для самых разнообразных отраслей промышленности, — говорит Родбертус, — зерновой хлеб для выделки муки, дерево для приготовления мебели и орудий труда, кожу — для обуви, лен и шерсть — для платья и т. д., и т. д.». В античном хозяйстве все эти сырые продукты подвергались обработке на месте. С отделением же ремесленной деятельности от сельскохозяйственной обработка сырых продуктов необходимо должна была подразделяться на множество разнородных отраслей. Сапожник не мог заниматься выделкой мебели, столяр не мог взяться за приготовление платья. В свою очередь каждая из этих отраслей ремесленной деятельности подразделялась еще на более мелкие[6]. Все эти неизвестные в античном мире подразделения нашли свое выражение в средневековой организации цехов. Разделение труда, незначительное еще внутри мастерской, играло тем большую роль во взаимных отношениях различных корпораций, подавая повод к целому ряду недоразумений, так как не всегда и возможно было провести точную границу между сферами законной деятельности различных ремесленников.
При существовании частной собственности на землю и капитал, разделение общественного труда предполагает обмен его продуктов на рынке. Производитель каждого рода продуктов должен предварительно обратить их в деньги и уже с помощью денег приобретать необходимые для него предметы потребления. «Та хрематистика, которую Аристотель считает достойной гражданина, тот способ хозяйства, который состоял в том, чтобы продуктами домашнего приготовления удовлетворять все важнейшие потребности, лишается своего нравственного значения, потому что становится невозможным экономически»[7]. Натуральное хозяйство античного мира малопомалу уступает свое место современному денежному хозяйству. «На первый план выступает меновая стоимость продуктов». Так как каждый производитель лишь путем обмена получает необходимые для него предметы потребления то естественно, что он прежде всего интересуется меновой стоимостью своих продуктов. Ею определяется его покупательная сила. Богатство человека, величина и значение его имущества определяются теперь меновою, а не потребителъною стоимостью находящихся в его распоряжении продуктов. Самое распределение национального дохода происходит теперь иначе, чем оно происходило в античном обществе. Во-первых, продукты не делятся непосредственно между обладателями средств производства и рабочими. Они продаются предварительно на рынке, и только различные части их стоимости распределяются между, этими классами. Во-вторых, приходящаяся на долю собственников часть национального дохода, «рента вообще», подразделяется теперь на несколько видов. Одна часть ее поступает в распоряжение сельских хозяев, другая распределяется между ремесленниками-предпринимателями и фабрикантами. Каждый из них называет доставшуюся ему часть ренты доходом с имущества. Сельский хозяин смотрит на нее, как на продукт, обязанный своим существованием почве и земледельческому капиталу, фабрикант объясняет свою прибыль «производительными услугами» принадлежащих ему средств производства. Но мы знаем уже, что «всякая рента» есть такой же продукт труда рабочих, как их заработная плата. И если, считая свою ренту доходом с имущества, рабовладелец был до известной степени прав, поэтому что рабы также составляли часть его имущества, то в настоящее время, с освобождением рабочего, дело представляется в ином свете. «Рабочие, трудом которых создается этот доход, считаются свободными, а свобода предполагает право собственности трудящегося на продукты его труда»[8]. Только сложностью современного хозяйства и нежеланием имущих классов признать неприятные для них истины объясняется, по мнению Родбертуса, это перенесение на неодушевленные предметы творческих свойств живого человеческого труда.
Не будем, однако, уклоняться от вопроса о распределении ренты между различными слоями имущего класса. Мы сказали выше, что с отделением промышленных предприятий от земледельческих возникают качественные различия в распределении национального дохода, создаются неизвестные древним экономические категории. Но разделение чистого дохода страны между сельскими хозяевами и промышленниками не объясняет еще этих различий. Всюду, где преобладает фермерство, сельскими хозяевами являются не сами землевладельцы. Доход же крупного фермера есть так же прибыль на капитал, как и доход фабриканта. Существенных различий нужно искать между доходом землевладельца, с одной стороны, и доходом предпринимателя — с другой, хотя бы предпринимателем явился не фабрикант или ремесленник, а сельский хозяин-арендатор. Только установивши это основное различие, мы можем перейти к дальнейшему исследованию законов распределения, к выяснению принципов этих различных категорий ренты, т. е. поземельной ренты и прибыли на капитал.
Для выяснения этих принципов Родбертус считает необходимым сделать два предположения. Для простоты анализа он принимает, что часть ренты, доставшаяся «обладателям фабричного продукта, не подвергается дальнейшему подразделению между различными отраслями ремесленного и фабричного пl******8;оизводства. Я делаю это, — говорит он, — единственно для простоты рассуждения, и такое предположение нисколько не изменяет сущности явления, хотя в действительности оно происходит, конечно, иначе». Кроме того, он принимает, что «меновая стоимость продукта определяется количеством труда, затраченного на его производство». Другими словами, он исходит в своих рассуждениях из признанной и подробно разобранной им теории стоимости Рикардо. «В своем сочинении «Zur Erkenntnis unserer staatswirthschaftlichen Zustände» я показал, — прибавляет он, — что в действительности меновая стоимость продуктов несколько отклоняется от этой нормы, что она бывает то выше, то ниже ее, но она стремится, по крайней мере, к этому столько же естественному, сколько и справедливому уровню. Притом же мое предположение, — поскольку речь идет лишь об определении общих законов распределения ренты, — нисколько не противоречит истине. Наконец, я мог бы с таким же удобством принять, что меновая стоимость несколько отклоняется в ту или другую сторону от вышеупомянутой нормы. Мне важно лишь признание того, что стоимость следует в своих изменениях одному и тому же постоянному закону». Какое значение имеют эти предположения для нашего автора, мы увидим впоследствии.
Доставшаяся фабричным предпринимателям часть «ренты вообще» рассматривается ими, как прибыль на капитал. Мы говорили уже выше, что развитие товарного производства выдвигает на первый план меновую стоимость продуктов. Вследствие этого является возможным определить уровень прибыли каждого предприятия, т. е. отношение прибыли к общей сумме затраченного в производстве капитала. И прибыль и затраченные в предприятии средства производства одинаково являются теперь в виде стоимостей, допускающих всевозможные сравнения и измерения. Там, где движение капиталов не стесняется законодательными мерами, устанавливается обыкновенно определенный уровень прибыли, равной для всех отраслей промышленности. Это достигается, как известно, путем конкуренции. Обычный в стране уровень прибыли на капитал принимается за норму и в сельскохозяйственных предприятиях. Это признается всеми экономистами и объясняется тем, что промышленная деятельность вовлекает в свой круговорот гораздо более значительную часть национального капитала, чем земледелие. Из чистого дохода сельскохозяйственных предприятий должна быть, прежде всего, вычтена часть, соответствующая обычной прибыли на капитал. В противном случае земледелие не представляло бы собою достаточно выгодной для капиталистов отрасли промышленности, и капиталы устремились бы в другого рода предприятия.
Если прибыль на земледельческий капитал не поглотит всего чистого дохода сельскохозяйственных предприятий, то остаток будет представлять собою поземельную ренту и принадлежать землевладельцам, как таковым. Всегда ли будет существовать такой остаток? Именно этот вопрос и ведет к разногласию между Родбертусом и Рикардо. Последний отвечает на него отрицательно. По его мнению, такой остаток появляется лишь тогда, когда, с увеличением населения, общество видит себя вынужденным взяться за обработку менее плодородных земель, причем возвышается стоимость земледельческих продуктов. «Когда с прогрессом общества, — говорит он, — поступают в обработку земли второй степени плодородия, то земли лучшего качества немедленно начинают приносить ренту, и величина этой ренты зависит от разницы в степени плодородия лучших и худших участков». Родбертус полагает, напротив, что, «за вычетом прибыли на капитал из доставшейся обладателям сырого продукта ренты, всегда должна остаться некоторая часть в виде поземельной ренты, как бы ни была велика или мала стоимость сырых продуктов» (курсив Родбертуса)[9]. Он основывает свой взгляд на том предположении, что меновая стоимость как сырых, так и фабричных продуктов определяется количеством труда, необходимого на их производство.
Рассмотрим ближе учение обоих экономистов. По мнению Рикардо, первые поселенцы всякой страны занимают, обыкновенно, самые плодородные участки земли. Пока население остается редким и малочисленным, этих участков первостепенного качества существует более чем достаточно для пропитания жителей. Каждый желающий заняться земледелием и обладающий необходимым для этого капиталом может найти еще незанятый участок земли первостепенного качества. Вследствие этого никто не согласится платить ренту за право пользования землею, отошедшею в частную собственность. «По общим законам спроса и предложения, — говорит Рикардо, — никто не будет платить за право пользования этою землею, так же точно, как никто не платит за право пользования водою или воздухом, или каким-нибудь другим естественным благом, существующим в неограниченном количестве». Весь чистый доход земледельческих предприятий остается, следовательно, в руках предпринимателей, и землевладельцы получают доход лишь постольку, поскольку они являются в то же время и сельскими хозяевами. Но с возрастанием народонаселения дело принимает другой оборот. Все участки лучшего качества оказываются занятыми а между тем спрос на хлеб всетаки превышает его предложение. Хлебные цены растут и достигают, наконец, такого высокого уровня, что даже обработка участков второстепенного качества начинает приносить обычный уровень прибыли на капитал. Но в таком случае доход с первостепенных участков будет уже превышать эту норму. За вычетом из него обычной прибыли, получится еще некоторый остаток, который и будет представлять собой ренту. Эта часть доходов с участков лучшего качества поступит в распоряжение землевладельцев, отдавших их в наем. Уровень арендной платы определится, таким образом, самым ходом общественно-экономического развития. Но достигнутое таким путем равновесие будет весьма неустойчиво. Дальнейшее возрастание народонаселения вынудит общество взяться за обработку земель третьестепенного качества. Тогда доход с участков второстепенного качества, в свою очередь, превысит обычный уровень прибыли, и они также начнут приносить своим владельцам ренту. И чем ниже будет плодородие поступающих в обработку земель, тем менее будет их доходность сравнительно с доходностью лучших участков, тем более будет возрастать приносимая этими последними рента. Сущность рассуждения не изменится, если мы предположим, что с возрастанием народонаселения предприниматели не берутся за обработку земель худшего качества, а увеличивают затрату труда и капитала при возделывании лучших участков. Это увеличение затрат не будет сопровождаться, по мнению Рикардо, пропорциональным ему возрастанием чистого дохода. С развитием общества производительность земледельческого труда постоянно уменьшается. Таким образом, при удвоении затрат на обработку лучших участков приносимый ими доход возрастает не на 100%, а лишь на 90, 85 или 80%. Но во всяком случае последняя, наименее производительная затрата капитала должна принести обычную прибыль, потому что иначе капиталисты не решились бы на такую затрату. Возможность получения обычной прибыли обеспечивается общим возвышением хлебных цен, так как «меновая стоимость всех предметов потребления определяется количеством труда, необходимого на их производство в тех предприятиях, которые не имеют исключительных преимуществ». К числу таких предприятий относится, разумеется, и обработка земель лучшего качества, равно как и наименее производительные затраты труда на лучших участках. Но в таком случае доход, приносимый предшествовавшими, более производительными затратами труда и капитала, будет уже превышать обычный уровень прибыли. Полученный за вычетом этой прибыли остаток отойдет к землевладельцам и будет составлять их ренту.
Такова теория поземельной ренты Рикардо, казавшаяся Родбертусу ошибочной во всех отношениях. Как известно уже читателю, наш автор не разделял того убеждения, что с развитием общества производительность труда постоянно уменьшается. Со свойственной ему основательностью он разобрал со всех сторон это положение английской школы и показал его ошибочность. Относящиеся сюда аргументы Родбертуса имеют огромную важность, и несколько ниже мы представим их подробное изложение. Но, несмотря на всю свою основательность, аргументы эти не могли поколебать теории Рикардо, так как центр тяжести его учения лежит вне вопроса о производительности земледельческого труда. Это сознавал и сам Родбертус. «Теория поземельной ренты Рикардо, — говорит он в третьем письме к Кирхману, — также хорошо согласима в основных своих положениях с постоянным уменьшением производительности земледелия»[10]. Сущность теории Рикардо заключается в том положении, что наименее производительные затраты земледельческого капитала, равно как и наименее плодородные участки земли не приносят ренты, а дают лишь обычную прибыль. На этот пункт и направил наш автор свои главные возражения. Он упрекал Рикардо в непоследовательности, утверждая, что теория ренты английского экономиста противоречит его учению о меновой стоимости, составляющему главную заслугу его в истории экономической науки. Если все предметы потребления стоят труда и только труда, — рассуждал Родбертус, — если меновая стоимость продуктов, по учению самого Рикардо, определяется количеством труда, необходимого на их производство, то общая стоимость национального дохода распределится между предпринимателями пропорционально количеству труда, затраченного на производство их продуктов. Предположив, что высота заработной платы одинакова во всех отраслях производства, т. е. что в каждой из них рабочий получает одинаковую часть стоимости произведенного им продукта, мы должны будем признать, что и «рента вообще» распределится между предпринимателями пропорционально стоимости вывезенных ими на рынок продуктов. Допустим, что стоимость земледельческих продуктов равняется стоимости продуктов фабричных, т. е. что на производство тех и других затрачено одинаковое количество труда. Тогда и чистый доход или рента фабричных предпринимателей будет равняться чистому доходу сельских хозяев. Мы знаем уже, что рента промышленников называется прибылью на капитал, высота которой служит нормой и для земледельческих предприятий. Но сельские хозяева всегда нуждаются в меньшем количестве капитала, чем промышленники. Это объясняется тем обстоятельством, что, подвергая обработке сырые продукты, промышленники должны увеличить общую сумму издержек своего предприятия покупкой более или менее дорогого материала. Земледелие же не нуждается в таком материале, который был бы продуктом предшествующих ступеней производства. «Земледелие начинает собою производство, и материалом для обработки в нем служит сама почва», которая не входит в сферу предпринимательских издержек[11]. Вследствие этого отношение чистого дохода к общей сумме капитала будет в земледельческих предприятиях больше, чем в фабричных. В самом деле, мы предположили, что чистый доход, приходящийся на долю сельских хозяев, равняется чистому доходу промышленников. Но в земледелии этот доход распределяется на меньший капитал, чем в промышленности. Поэтому если прибыль на промышленный капитал будет достигать десяти процентов, то доход от сельскохозяйственных предприятий будет несколько выше; он будет равняться, положим, пятнадцати или двадцати процентам. За вычетом из этого дохода обычной прибыли на капитал, мы получим некоторый остаток, который и будет представлять собой поземельную ренту. Повторяем, существование такого остатка будет, по мнению Родбертуса, не случайным, а постоянным явлением, если только меновая стоимость земледельческих продуктов определяется количеством труда, необходимого на их производство.
Во избежание всяких недоразумений по этому важному вопросу, мы просим у читателя позволения повторить то же рассуждение в несколько более конкретной форме. Два предпринимателя — фермер и фабрикант — вывозят на рынок продукты, стоившие одинакового количества труда. Меновая стоимость продуктов фермера будет поэтому равняться меновой стоимости продуктов фабриканта. Если наши предприниматели заплатили одинаковую сумму своим рабочим, то и чистый доход их будет одинаков. Но, согласно мнению Родбертуса, мы должны предположить, что издержки фабриканта были больше издержек фермера. Допустим, что первый затратил вдвое больший капитал, чем второй. Ясно, что фермер получит вдвое большую прибыль на свой капитал, чем фабрикант. Но конкуренция не допускает двух различных уровней прибыли. Мы знаем уже, что прибыль промышленных предприятий служит нормой для предприятий сельскохозяйственных. Поэтому наш фермер должен будет довольствоваться лишь половиной принесенного его фермой дохода, другую же половину он передает землевладельцу в виде поземельной ренты.
Это рассуждение составляет, по словам Родбертуса, «основной пункт и краеугольный камень» его теории поземельной ренты. Он настойчиво возвращается к нему как в напечатанных своих сочинениях, так и в письмах, из которых многие, по собственному его замечанию, составляют целые брошюры. В 1870 году он предложил в гильдебрандовских «Jahrbüchern» «следующую задачу» сторонникам Рикардо. Предположим, говорит он, уединенный от всего мира круглый остров, на котором существует частная собственность на землю и капиталы. Вся обрабатывающая промышленность сосредоточена в городе, расположенном в самом центре острова; лежащая вне городских стен почва служит для добывания сырых продуктов. Размеры острова так невелики, что каждое из расположенных одно возле другого имений простирается от городских стен до самого берега. Принадлежащая к этим имениям земля отличается повсюду одинаковыми качествами. «В этой гипотезе, — прибавляет наш автор, — исключены все те моменты, которые ставят отдельных землевладельцев в исключительно благоприятные условия по отношению к сбыту или стоимости производства продуктов. Здесь не существует различия ни в качестве почвы, ни в расстоянии от места сбыта... Здесь нет ни одного из тех условий, которые, по мнению Рикардо, вызывают появление ренты. Но я утверждаю, что рента всетаки будет существовать, потому что в распоряжении землевладельцев, сверх прибыли на их капиталы, во всяком случае останется еще некоторая часть чистого дохода. Откуда возьмется эта часть дохода? Ответ на этот вопрос заключает в себе, по моему мнению, принцип поземельной ренты, потому что постановка вопроса не позволяет смешивать случайные явления с существенными, поземельную ренту — с различными колебаниями этой ренты в том или другом частном случае»[12].
Развивая далее свою аргументацию против теории Рикардо, Родбертус обращает внимание на другую, по его мнению, слабую сторону ее. Поземельная рента обязана своим существованием, по учению Рикардо, тому излишку дохода с лучших участков земли, который остается за вычетом прибыли на капитал. Но прибыль на капитал не представляет собою постоянной величины: уровень ее повышается и понижается несколько раз в течение года. Как отражаются на поземельной ренте эти колебания? — спрашивает Родбертус. При понижении общего уровня прибыли даже самые плохие участки должны приносить ренту; при возвышении этого уровня многие участки, приносившие прежде ренту, перестают приносить ее. Но ни в том, ни в другом случае не изменяются ни свойства участков, ни расстояние их от рынка. Все эти пертурбации произойдут единственно вследствие колебаний уровня прибыли. Таким образом, поземельная рента Рикардо, — которая есть не более как дифференциальная рента, — представляет собою нечто в высшей степени шаткое, заключает наш автор[13].
__________________________________
Ïðèìå÷àíèÿ
1 «Zur Erkenntnis unserer staatswirthsch. Zustände», S. 67.
2 «Wealth of Nations», p. 77 (в изд. «The world Library of standard Books»).
3 «Zur Erkenntnis unserer staatswirthschaftlichen Zustände», S. 72.
4 Mунк, в своей „Geschichte der römischer Literatur", I Band S. 239, приводит весьма характерную выписку из сочинений Катона-цензора „De re rustica". „Наши предки, — говорит этот Стародум римского общества, — приговаривали вора к возврату украденного в двойном размере, ростовщика — к возврату суммы, вчетверо превышающей взятый им процент. Отсюда можно видеть, во сколько раз ростовщик казался им хуже вора".
5 „Zur Beleuchtung", S. 100.
6 Изданные Людовиком Св. в половине XIII столетия постановления, известные под именем «Etablissements des métiers de Paris», содержат, по словам Бланки, «правила, относящиеся более чем к 150 различным профессиям», «Histoire de lʼéconomis pol». V édit, p. 161.
7 „Zur Beleuchtung etc.", S. 102.
8 „Zur Beleuchtung", S. 106.
9 „Zur Beleuchtung der socialen Frage", S. 109.
10 „Zur Beleuchtung", S. 62.
11 „Zur Beleuchtung", S. 100; ср. также „Zur Erklärung und Abhülfe der Kreditnoth des Grundbesitzes", I Band.
12 Op. «Zur Beleuchtung», S. 113.
13 „Zeitschrift für die gesamte Staatswissenschaft”, 1878, erstes und zweites Heft, S. 230.