Г. В. Плеханов
Сочниеиня - Том II.
Предисловие к „Речи о свободе торговли“ К. Маркса
Предлагая читателям русский перевод «Речи о свободе торговли», мы находим не лишним сделать несколько предварительных замечаний.
Перевод сделан нами с нового немецкого издания «Речи», так как французский оригинал ее, вышедший в 1847 году в Брюсселе, давно уже стал библиографическою редкостью, и мы не могли достать его у книгопродавцев. Мы знаем, конечно, что всякое произведение удобнее всего переводить с того языка, на котором оно было написано. Но, кроме упомянутой уже невозможности достать французский подлинник, нас оправдывает, в данном случае, и то обстоятельство, что немецкое издание «Речи» сделано было при участии Фридриха Энгельса. Этого довольно, чтобы поручиться за точность немецкого перевода.
В немецком издании «Речь о свободе торговли» составляет приложение к переводу другого, более известного, сочинения Маркса «Нищета философии». Ответ на «Философию нищеты» г. Прудона. Сочинение это также переведено на русский язык и составит следующий, пятый, выпуск «Библиотеки Современного Социализма». Но нам не хотелось откладывать издания «Речи», и потому мы решились выпустить ее отдельной брошюрой.
Едва ли нужно опираться на какие-нибудь частные сообщения для доказательства «своевременности» русского издания того или другого из сочинений автора «Капитала». Заметим, впрочем, что в настоящее время вопрос о покровительственной системе и свободе торговли при надлежит к числу самых важных вопросов русской экономической политики.
Мы боялись не того, что читатели найдут «Речь о свободе торговли» неинтересной, а того, что для некоторых из них она будет непонятной, вследствие малого знакомства с теми историческими событиями, по поводу которых она была произнесена. Поэтому мы позволили себе предпослать своему переводу краткий очерк истории этих событий, т. е. истории отмены хлебных законов в Англии.
________________ Законодательное регулирование хлебной торговли в Англии, как и в других странах, проходит через весь период господства так называемой меркантильной системы. Но нам нет надобности начинать свой очерк с этого отдаленного времени. История хлебных законов интересует нас теперь лишь постольку, поскольку она является отражением борьбы классов в новейшем, капиталистическом обществе. Эта сторона дела может быть изложена в немногих словах.
По мере того, как росло и развивалось торговое и промышленное значение Англии, возрастало также и ее население. Вместе с этим увеличивался, разумеется, и спрос на хлеб и другие земледельческие продукты. Естественно также, что предложение этих продуктов стремилось придти в соответствие со спросом, и английское земледелие, получив новый толчок от развития промышленности, делало весьма значительные успехи. Само сельское хозяйство все более и более принимало капиталистический характер. Это вело к увеличению цен на землю, к возрастанию доходов землевладельцев. Чтобы вполне воспользоваться таким благоприятным стечением обстоятельств, землевладельческой партии нужно было лишь оградить себя от иностранной конкуренции, которая могла бы повести к понижению хлебных цен, а следовательно, и поземельной ренты. Само собою понятно, что английская аристократия хорошо понимала эту опасность и, не смущаясь учением буржуазной экономии о свободе торговли, постаралась ограничить ввоз иностранного хлеба в Англию. Не входя в излишние подробности, мы напоминаем читателю, что уже в 1791 году землевладельцам удалось провести закон, на основании которого свободный ввоз хлеба в страну допускался только в том случае, когда цена пшеницы на внутреннем рынке поднималась выше 55 шиллингов за квартер. В 1801 году эта минимальная норма была возвышена до 63 шиллингов.
Политические события начала текущего столетия, казалось, сами шли навстречу экономическим стремлениям английской землевладельческой партии. В 1806 году (21 ноября) Наполеон декретировал так называемую континентальную блокаду, в силу которой континентальные государства должны были прекратить всякие торговые сношения с Англией. Волей или неволей, вследствие угроз или даже прямого насилия, бoльшая часть европейских государств должна была подчиниться условиям этой блокады. Прямым последствием ее для Англии была потеря континентальных рынков, на которых она сбывала свои мануфактурные изделия и закупала сырье. Теперь английским землевладельцам нечего было бояться конкуренции, по крайней мере, европейских государств. Страна вынуждена была довольствоваться своими собственными земледельческими продуктами. Это дало новый толчок английскому земледелию. К нему обратились многие из тех капиталов, которые уже не находили себе выгодного приложения в лишившейся сбыта промышленности. Интенсивная культура сделала огромные успехи; самые плохие участки земли подвергались теперь тщательной обработке. Но это усовершенствованное земледелие требовало больших затрат и для своего процветания необходимо предполагало высокие цены на хлеб. Поэтому, когда рушилось господство Наполеона, а с ним вместе пала и континентальная система, то английские землевладельцы снова должны были подумать о новом, еще более действительном ограждении своих интересов путем законодательства. Не далее, как в 1812 году, цена пшеницы в Англии доходила до 155 шиллингов за квартер. В 1814 году она опустилась до 66 шиллингов. Землевладельческая партия не нуждалась в повторении такого урока и уже в следующем году, пользуясь своим преобладающим влиянием в обеих палатах парламента, она провела новый хлебный закон, по которому свободный ввоз хлеба в Англию допускался лишь в том случае, когда цена на пшеницу стояла не ниже 80 шиллингов за квартер. Хлебные цены, обеспеченные таким образом английским землевладельцам, более чем в два раза превышали цены. существовавшие в то время на контингенте. Теперь поземельная аристократия могла уже не опасаться за свои доходы, но это законодательное ограждение ее интересов привело ее к столкновению с буржуазией.
С тех пор, как буржуазная экономия стала систематически заниматься вопросами о распределении, одним из самых общепризнанных в науке учений было учение о том законе заработной платы, который Лассаль называл «железным и жестоким законом». Этот закон, одинаково принимаемый как Тюрго, так и Смитом, как Сэем, так и Рикардо, гласит, что высота заработной платы всегда определяется уровнем тех потребностей рабочего, без удовлетворения которых он не мог бы существовать и «поддерживать свою расу». Отсюда ясно, что чем дороже обходится удовлетворение насущных потребностей рабочего, тем более возрастает заработная плата. А так как хлеб служит главным средством удовлетворения потребности в пище, этой главнейшей из всех потребностей, то ясно также, что высота заработной платы находится в прямой зависимости от высоты хлебных цен.
Возвышая эти последние, хлебные законы, тем самым возвышали и заработную плату. Само собою разумеется, что, будучи нарушено в. ту или другую сторону, равновесие между ценами жизненных припасов и заработной платы никогда не восстановляется немедленно. «Жестокость» закона заработной платы, между прочим, именно в том и заключается, что при возрастании цен жизненных припасов сама заработная плата только тогда начинает подниматься, когда бедствия и лишения уменьшат предложение рабочих рук на рынке. Поэтому в нашей метафоре не будет никакого преувеличения, если мы скажем, что заработная плата поднимается лишь по трупам рабочих — в том случае, когда увеличение цен жизненных припасов не сопровождается соответствующим ему возвышением спроса на рабочую силу. Но это последнее представляет собою лишь редкое исключение из общего правила.
Таким образом, возвышение пошлин на хлеб необходимо должно было повести за собою многие бедствия в среде рабочего класса. Но не эти бедствия смущали английскую буржуазию. И теория, и практика говорили ей, что при прочих равных условиях высота прибыли на капитал обратно пропорциональна высоте заработной платы, и что при низкой плате можно дешевле продавать товары, не понижая этим уровня прибыли. Чтобы повысить уровень прибыли на капитал, нужно было, следовательно, понизить заработную плату, т. е. удешевить содержание рабочего. Хлебные законы были главными препятствиями к достижению этой цели, а потому английская буржуазия естественно должна была добиваться их отмены. Но как могла она сделать это? Хорошо понимая свои интересы, землевладельцы плохо поддавались на теоретические доводы в пользу свободы торговли. Оставалось принудить их к тому, на что они не соглашались добровольно. И так как английская буржуазия не была заражена предрассудками, характеризующими наших народников, то она и решилась употребить политические средства для достижения своих экономических целей. Борьба против хлебных законов приняла характер политической борьбы между поземельной аристократией и торгово-промышленной буржуазией. «Бесполезно было нападать на эту вредную меру (т. е. на хлебные законы) до тех пор, пока заведование всеми делами страны целиком находилось в руках людей, в интересах которых мера эта была принята, — справедливо замечает Мользуорт[1], — поэтому все громче и громче стал раздаваться старый клич в пользу парламентской реформы». И действительно, агитация в пользу реформы парламента немедленно приняла весьма грозные размеры; она послужила даже поводом ко многим кровавым столкновениям народа с властями. Но только в 1830 году, в значительной степени под влиянием Июльской революции во Франции, общественное мнение настолько склонилось в пользу реформы, что происшедшие в этом году выборы дали ее сторонникам перевес в Нижней палате. Первого марта 1831 года лорд Джон Россель внес билль о реформе, а в июне 1832 года билль этот, несмотря на ожесточенное сопротивление аристократии, получил, наконец, силу закона.
Как ни мало соответствовала совершившаяся реформа ожиданиям народа, который во многих местах и давно уже требовал всеобщего избирательного права, — но буржуазии она развязала руки. Преобладающее влияние поземельной аристократии в парламенте было подорвано, и попытка добиться отмены хлебных законов перестала быть безнадежною.
Попытка эта удалась, конечно, не сразу. Первоначально даже и в реформированном парламенте огромное большинство членов было против отмены хлебных законов. Но сторонники свободной торговли не унывали.
Они знали силу общественного мнения в Англии, и потому прежде всего позаботились о том, чтобы склонить его на свою сторону. С этой целью в разных местах страны они образовывали ассоциации против хлебных законов, а в 1838 году, по инициативе манчестерской торговой палаты, парламенту была уже представлена петиция, в которой говорилось, что «без немедленной отмены хлебных законов английским мануфактурам грозит неминуемое разорение» и что «только полнейшая свобода торговли могла бы обеспечить процветание промышленности и спокойствие страны». И так как Нижняя палата отвергла эту петицию, . то фритредеры (сторонники свободной торговли) решились доказать, что в стране действительно не будет спокойствия до тех пор, пока их требование не будет исполнено. «Из наших больших городов мы составим Лигу для борьбы против гнусностей нашей феодальной аристократии, — воскликнул Ричард Кобден на одном собрании, — и пусть развалины замков на Рейне и Эльбе напоминают нашим противникам о судьбе, которая ждет их в том случае, если они будут упорствовать в борьбе против промышленных классов страны!»
— «An anti-corn Law-League!» (Лигу против хлебных законов), — подхватил один из присутствующих.
— «Yes, an anti-corn Law-League!» (Да, Лигу против хлебных законов), — отвечал Кобден.
Предложение было принято, и уже в самом начале 1839 года «Лига против хлебных законов» получила прочную организацию. Манчестер был избран центром, в котором сосредоточивалось все управление Лиги. Во главе всего дела стоял исполнительный совет из пятидесяти членов. Каждый из членов этого совета, в свою очередь, руководил какой-нибудь ветвью организации. Один заведовал избирательным комитетом, другой — торговым, третий — финансовым, четвертый — комитетом для переписки и т. д. С этими комитетами связывались рабочие и даже дамские подкомитеты, которые вели агитацию в самых различных слоях общества. Наконец, всевозможные местные ассоциации распространяли влияние лигистов по всей стране. И так как Лига возникла по мысли богатых промышленников, то ей никогда не приходилось страдать от того недостатка в денежных средствах, который парализует иногда самые энергические усилия рабочих обществ. Напротив, она имела возможность затрачивать огромные суммы на свою агитацию и действительно не отступала ни перед какими издержками. Газеты, книги, брошюры, листки, воззвания, митинги, избирательная агитация — все было пущено в ход для борьбы с неприятелем. Сила и значение Лиги возрастали с каждым годом.
На ее сторону стали переходить не только политические деятели, но даже духовные лица. В 1841 году в Манчестере собралось до 700 священников различных вероисповеданий, которые объявили в своей резолюции, что «хлебные законы нарушают законы Спасителя и суживают благодеяния Провидения».
Не довольствуясь всем этим, Лига придумала еще одно средство, которое должно было дать ей новую силу в парламенте. Именно, Кобден предложил членам и сторонникам Лиги приобретать земельные участки, которые давали бы им право голоса при парламентских выборах. Мысль эта приводилась в исполнение так энергично, что вскоре во многих избирательных округах большинство состояло из противников хлебных законов. Тогда уже невозможно было сомневаться в исходе начатого лигистами дела. Их ряды стали пополняться перебежчиками из лагеря протекционистов. Сам Роберт Пиль, глава тогдашнего торийского министерства, понял, что дальнейшее упорство было бы бесполезно. 27 января 1846 года он внес билль, в котором, рядом с другими мерами в пользу свободной торговли, предлагал сперва понизить хлебные пошлины, а затем и совсем отменить их по прошествии 3 лет, т. е. в феврале 1849 г. Несмотря на сопротивление протекционистов, билль этот прошел в обеих палатах[2] и уже в июне 1846 года получил силу закона.
Таким образом пали хлебные законы в Англии, и буржуазия беспрепятственно могла понизить заработную плату соответственно понижению цены хлеба. Но спрашивается, было ли понижение заработной платы в интересах тех пролетариев, которых буржуазия всеми силами старалась привлечь на свою сторону в борьбе с поземельной аристократией? Какую пользу могла принести рабочим одержанная буржуазией победа? На этот-то вопрос и отвечает «Речь о свободе торговли». С своей стороны, мы заметим здесь, что хотя некоторая часть рабочего класса и поддерживала усилия лигистов, но в среде его уже существовала тогда партия, ясно сознававшая, что не в свободе торговли нужно искать средств для эмансипации трудящихся. Такова была партия чартистов.
Мы уже говорили, что парламентская реформа 1832 года во многом не удовлетворила народных ожиданий. Она дала избирательное право средним, но не низшим классам английского населения. Отсюда возникло стремление пролетариата сложиться в особую политическую партию. Между тем как буржуазия, опираясь на свои политические права, могла непосредственно взяться за осуществление своих экономических целей, — пролетариату нужно было еще завоевать себе те права, без которых нечего было и думать о необходимых для него экономических реформах. Бог почему, почти одновременно с возникновением «Лиги против хлебных законов», началось движение чартистов или сторонников народной хартии. Чартисты требовали всеобщего избирательного права, избрания членов парламента лишь на один год (annual parliaments), тайной подачи голосов, отмены того ценза, с которым связывалось право быть избранным в депутаты; законного денежного вознаграждения депутатам, которое позволяло бы выбирать их из рабочих, наконец, нового, более равномерного разделения страны на избирательные округа. Когда все эти требования были формулированы, вожаки движения сказали себе: «Вот наша хартия; мы будем агитировать в ее пользу и никогда не удовольствуемся чем-нибудь меньшим». Держась этого правила, они, естественно, не могли перейти на сторону лигистов, добивавшихся лишь свободы торговли. Ни мало не желая поддерживать привилегии поземельной аристократии, чартисты понимали в то же время, что рабочие не должны быть слепым орудием в руках буржуазии. Они хотели, напротив, в своих собственных интересах воспользоваться междоусобием, возникшим в среде имущих классов. На все предложения лигистов они отвечали, что решение вопроса о свободе торговли должно быть отсрочено до тех пор, пока «народная хартия» не ляжет в основу английской конституции. С своей стороны, вожаки Лиги отлично сознавали, что когда наступит такой момент, то рабочий класс потребует от парламента не только свободы торговли, но и целого ряда других, очень невыгодных для буржуазии реформ. Они привыкли смотреть на рабочих. как на послушное орудие в руках высших классов, чартисты же договаривались с ними, как равные с равными, и соглашались продать свою поддержку лишь за очень дорогую цену. Удивлению и негодованию либеральной буржуазии не было пределов, и соглашение оказалось невозможным.
Таково было, в общих чертах, взаимное положение различных партий в Англии в период агитации против хлебных законов.
_________________ Зная это положение, не трудно уже следить за аргументацией нашего автора, и мы тотчас же закончили бы свое предисловие, если бы не считали нужным обратить внимание читателей еще на одно обстоятельство, касающееся уже чисто формальной стороны рассуждений Маркса.
Русские социалисты хорошо знают, что интересы рабочего класса диаметрально противоположны интересам буржуазии. Но из этого бесспорного положения они делали и делают до сих пор не всегда правильные выводы. Так, например, применяя его к политике, многие из наших социалистов были когда-то убеждены, что падение абсолютизма принесло бы вред русскому «народу», так как оно было бы «выгодно буржуазии». Тяжелые уроки жизни заставили их отказаться от этого грубого предрассудка. Но относительно экономических явлений он и до сих пор сохранил еще всю свою силу. До сих пор еще огромное большинство русских социалистов рассуждает приблизительно таким образом: так как, при настоящих условиях, каждый шаг на пути промышленного развития нашей страны пойдет прежде всего на пользу буржуазии, то мы не желаем этого развития и готовы лучше поддерживать существующий порядок экономических отношений, чем изменять его в невыгодном для народа направлении. Таким образом, наши социалисты становятся на сторону экономического застоя. И хотя они, по их мнению, симпатизируют ему лишь до поры до времени, лишь до тех пор, пока у них не будет достаточно силы для социалистического переустройства всего общественного здания, но это обстоятельство не устраняет из их воззрений некоторого оттенка консерватизма и даже реакционности. Они забывают, что с точки зрения современного социализма освобождение рабочего класса может быть лишь результатом исторического развития, а не плодом усилий отдельных личностей или хотя бы целых «организаций», игнорирующих общий ход этого развития и даже поступающих наперекор ему. Не умея согласовать своих революционных планов с предстоящими теперь переменами во всем складе русских общественно-экономических отношений, наши революционеры признают тем самым, что они не умели еще открыть реальных условий освобождения трудящихся классов России. И в этом-то смысле для них может быть весьма поучительной точка зрения, с которой Маркс смотрит на вопрос о свободе торговли. Никто удачнее Маркса не разбивал всех аргументов приверженцев этой свободы, никто еще не показывал с такою очевидной ясностью, что свобода торговли означает не что иное, как беспрепятственное порабощение труда капиталом. Но в то же время, когда убежденный неотразимыми доводами автора читатель готовится уже признать, что социалист должен сочувствовать скорее протекционизму, чем свободной торговле, Маркс спешит оговориться. «Не думайте, однако, господа, — замечает он, — что, критикуя свободу торговли, мы намерены защищать покровительственную систему. Можно нападать на конституционализм, не становясь через это сторонником абсолютизма». Что же означает эта оговорка? Ни более, ни менее как то, что в каждом историческом явлении Маркс прежде всего видит его революционную сторону. По его мнению, есть страны или, лучше сказать, такие периоды в развитии различных стран, когда сама протекционная система является в руках буржуазии революционным «оружием против феодалов и абсолютной власти». Но, говоря вообще, покровительственная система является теперь консервативной, между тем как система свободной торговли действует разрушительно. Она разлагает прежние национальности и доводит до крайности противоположность между пролетариатом и буржуазией. Словом, система свободной торговли ускоряет социальную революцию. И только в этом революционном смысле, господа, я высказываюсь за свободную торговлю».
Оказывается, что явления, сами по себе весьма непривлекательные, могут, однако, «ускорять социальную революцию», т. е. приближать время освобождения труда от гнета капитала. Именно с точки зрения этой истины мы и должны рассматривать совершающееся на наших глазах разложение старых «устоев» русского народного хозяйства. Россия не имеет ни нужды, ни возможности возвращаться назад по пути, однажды уже пройденному; точно также и задержать ее на этом пути не может никакая человеческая сила. Русским передовым деятелям остается, поэтому, одно из двух: или оплакивать существующий факт, бесплодно сожалея о том, что историческое развитие совершается вопреки их симпатиям, — или принять этот факт за исходную точку своих действий и постараться употребить на пользу рабочего класса все новые силы, создаваемые самим процессом исторического развития. В первом случае они отойдут в разряд тех «лишних людей», которых и без того уже было у нас более чем достаточно; во втором — увидят перед собою широкий путь самой плодотворной революционной деятельности. Можно ли хоть на минуту поколебаться в выборе?
Женева, 20 апреля 1885 года.
__________________________________
Примечания
1 «The History of England from the year 1830—1874», p. 5.
2 Большинством 88 голосов в Нижней и 47 — в Верхней палате.