Милюков

Л. Д. Троцкий


Оригинал находится на странице http://www.revkom.com
Последнее обновление Февраль 2011г.


В одном из сатирических журналов 1906 г. карикатурист дал портрет г. Милюкова. Хитро прищуренный глаз, самодовольная улыбка превосходства и уверенно прижатый к груди портфель лидера кадетской партии или просто портфель редактора "Речи" - не сказано. Но на вид портфель хороший, солидного качества и вместительный.

Похож ли Милюков на свой портрет, не знаю, но думаю, что следовало бы ему быть похожим. Просвещенная ограниченность и обывательское лукавство, поднявшееся на высоты политической "мудрости" - эти черты как нельзя более к лицу лидеру кадетской партии.

Г. Милюков очень гордится своей устойчивостью. Не последовательностью мысли, не широтой захвата, не энергией наступления, а устойчивостью. Сам он устойчивый, и партия у него устойчивая. И г. Милюкову трудно даже решить, кто тут кому больше обязан: он ли партии или партия ему.

Не то, чтобы г. Милюков так-таки совсем не колебался и не противоречил себе. Нет, и очень колебался и весьма противоречил. Но всегда в пределах: в надежных пределах собственной политической ограниченности.

От Выборга до Лондона[112], от призыва не платить податей до голосования за третьеиюньский бюджет - дистанция большая. Милюков проделал ее. Правда, он потом разъяснял, что Выборг был в сущности не Выборг, а так... полувыборг, совсем пассивный и почти что на точном основании основных законов; и что Лондон тоже ничего не менял, кроме падежа: была оппозиция режиму, стала оппозиция при режиме, только и всего.

Но все-таки разницы между Выборгом и Лондоном не смахнешь. Ведь в программе кадетской партии самый вопрос о форме государственной власти оставляется открытым (в случае чего - мы, мол, и фригийский колпак наденем!), а лондонское паломничество предполагало уж, конечно, не фригийский колпак, а картуз с позументами. Ведь мы-то знаем, что в 1904 г. г. Милюков тоже ездил в Лондон, но совсем для иной цели: для знакомства с левыми; а после первых двух Дум он разрешился своими счастливейшими политическими афоризмами: о левом осле и о красной тряпке. Правда, он сам разъяснил, что о тряпке он говорил совсем "не в том смысле", что красное знамя он "уважает". Но ведь это опровержение он сделал только недавно, после того как на "крылатом" осле, этом духовном сыне Милюкова, пять лет ездили взад и вперед жокеи "Нового Времени", конюхи "России" и конокрады "Русского Знамени". Пять лет молчал устойчивый Милюков, молчал - не разъясняя, а вот после ленского движения, после первомайского выступления, после появления открытой рабочей прессы - и все это ввиду надвигавшихся выборов - взял да и разъяснил: осел не осел, и тряпка не тряпка.

Под толчками событий и Милюков качался - как не качаться? - но в конце концов благополучно восстановлял каждый раз утраченное равновесие. У других - перелом, ренегатство, резкая смена идеологии, барабанный бой "Вех"[113], а у г. Милюкова все плавно и округлено, все рассчитано, все введено в пределы просвещенной ограниченности. Он и шуточку-то свою про "осла" пустил не в минуту острой схватки с левыми, не в порыве гнева, а тогда, когда политический отлив достиг самой низкой точки своей, когда левые были связаны по рукам и по ногам, юстиция работала, не покладая рук, а правые улюлюкали и лязгали зубами... Вот тогда г. Милюков и пошутил насчет демократии.

Но так как шуточка разъяснена, то отчего бы демократии и не голосовать за г. Милюкова.

Устойчивость Милюкова - оборотная сторона его политической "мудрости". А мудрость Милюкова, которою так сытно питается его самодовольство, состоит в органическом презрении к "утопии". Он живет сегодняшним и еще немножко - завтрашним днем. Утопия же - это все то, что относится к послезавтрашнему или еще более далекому дню. И оттого левые для него не просто политические противники и не только классовые враги, - они психологически враждебная для него человеческая порода.

"В Европе рабочие перестали уже верить, что сами они активными выступлениями добьются чего-нибудь".

"Идея диктатуры пролетариата - ведь это идея чисто детская, и серьезно ни один человек в Европе ее не будет поддерживать".

Если бы этими афоризмами разрешился г. Родичев[114], дело другое. Г-н Родичев состоит при своем темпераменте, а темперамент г. Родичева, в свою очередь, давно стал его профессией. Г-н Родичев - человек так называемого экстаза, г. Родичев с Русью на "ты". Когда умрет Хавронья Прыщова[115], которая давно уже сделалась из легитимистки кадеткой, на сердце ее несомненно найдут начертанным имя г. Родичева. Словом, с г. Родичева взятки гладки.

Но ведь эти афоризмы высказал на одном из петербургских предвыборных собраний не кто другой, как Милюков, - ученый историк, политический вождь. Изумительно? Нисколько. Не по программе своей только, а и по всей натуре г. Милюков - juste milieu, золотая середина. Он не вмещает пространного. Он считает возможным и осуществимым только то, что "разумно". А разумно то, что вмещается в рамки политической ограниченности - его собственной и его круга. Ну кто же в редакции "Речи" верит в самостоятельную политику европейского пролетариата? Г-н Гессен не верит, г. Левин не верит, г. Изгоев не верит[116]. Когда Милюков ездил в Лондон и там имел беседу (из-за спины октябристов и националистов) с тузами биржи и биржевой журналистики, ни один из них не заявил себя убежденным сторонником диктатуры пролетариата. Асквит не верит. Клемансо не верит. Пуанкаре не верит[117]. "Ни один человек в Европе" не верит.

А Европа Бебеля, Виктора Адлера, Жореса, Геда, Кэр-Гарди? Но ведь это же Европа "утопии", Европа социалистического пролетариата, Европа послезавтрашнего дня. Какое дело руководящему политику выморочного русского либерализма до той единственной европейской партии, которая владеет сердцем массы и ключом от ворот будущего!..

До III Думы фигура г. Милюкова была окружена в глазах его политической паствы дымкой таинственности. В I Думу он не попал, во II - не попал - и руководил "ходом событий" из невидимой суфлерской будки. Но вот, наконец, он избран в III Думу. Кадеты при встрече друг с другом поднимали вверх указательные пальцы: "Погодите, теперь он себя покажет: у него есть план". - О, у него есть план!

Так же точно, как известно, говорили некогда про французского генерала Трошю, защитника Парижа в 1870 г., - а плана-то у Трошю, как на грех, и не оказалось: он просто сдал Париж пруссакам.

Но Милюков не Трошю. У него есть план. У Кутлера[118] - у того выдающийся административный опыт (школы Витте), у Маклакова[119] - дар оптовой и розничной искренности (по прейскуранту Тагиева), у Родичева - ну, ему поручено "глаголом жечь сердца людей"... Зато уж у Милюкова - у Милюкова есть "план".

И вот г. Милюков начал свою парламентскую карьеру с того, что принял демонстративное участие в овации Столыпину, которого "обидел" Родичев. В интересах "плана" Родичев немедленно поперхнулся огненным глаголом и - по поручению Милюкова - обещал премьеру, что "больше не будет". Бедный, бедный Мирабо!

Эту сцену следовало бы увековечить для синематографа и теперь можно было бы не без успеха показывать ее во всех собраниях, где Онорэ Габриэль Рикетти[120] Родичев повествует о том "мужестве, которое кадеты проявляли 5 лет - в дни тяжких испытаний и невзгод"...

Милюков искал общего языка с октябристами и Столыпиным. Вяще изломившись (самодовольство почти покинуло его в те дни), он суетливо предъявлял людям 3 июня свой патриотизм, он вторил Извольскому, он презрительно отмахивался от социал-демократической фракции, не желавшей замечать "новый курс" русской дипломатии, он тревожно стучался в комиссию государственной обороны, он развил необузданную германофобскую и славянофильскую фразеологию. Увы! все надежды Милюкова на роль покровительствуемого левого резерва при столыпинско-октябристском законодательстве рухнули. Ничего из этого не вышло, если не считать срама. Милюков стал строго уличать Столыпина в отсутствии государственного разума, - и все увидели, что никакого "плана" у Милюкова нет.

Но это нисколько не пошатнуло его роли лидера. Наоборот, даже упрочило. Да ведь он совсем наш - нашей плоти и нашего духа! - решила его паства. Попробовал бы в самом деле Милюков создавать стратегические планы! - ведь армия его состоит сплошь из людей отяжелевших, с жирной складкой самодовольства и серьезным доходом. "Речь" они читают охотно, особенно сытенькое остроумие Азова, охотно подают оппозиционный бюллетень, - но и только. С какой бы предвыборной благожелательностью Милюков ни похлопывал сейчас приказчиков и прочих "маленьких людей" по плечу, все же мы ведь прекрасно знаем, что вся политика Милюкова, все расчеты и надежды его не к приказчикам и к конторщикам приурочены, а к солидному, "устойчивому", дипломированному обывателю, который хочет культуры и прогресса, но еще больше хочет порядка и спокойствия. Какие же тут наступательные планы? Сиди у моря и жди погоды.

Г. Милюков сидит и ждет. Спорит с министрами, иногда недурно спорит, и пишет статьи, в которых обстоятельно доказывает, что г. Кассо[121] лишен истинного государственного смысла.

А попытайтесь его спросить: что же дальше? какие у него дальнейшие перспективы? что думает он противопоставить людям 3 июня, которые не хотят слушать либеральных резонов? - г. Милюков пожует глубокомысленно губами и ответит: "об этом мы поговорим в следующий раз".

О, достопочтенный либеральный обыватель, - ты, который ни холоден, ни горяч! Милюков - твой неоспоримый, твой прирожденный вождь. Что бы делал ты, несчастный, если бы природа забыла создать Милюкова? Но она не забыла. И ему нужно только оставаться верным самому себе, чтобы давать законченное выражение твоей ограниченности и твоему эгоизму.

Милюков - твой вождь. Владей им безраздельно, держись за него крепко, он - твой. Но скажи ему, вместе с тем, чтоб он не совался туда, где "маленькие люди" горят душою над большими вопросами, где требуют прямых ответов, где не любят шуточек о красных тряпках, где умеют хотеть, и бороться, и верить в победу.

Скажи ему, обыватель, что там ему делать нечего!

"Луч" №№ 6 - 7,
22 - 23 сентября 1912 г.