Ã. Â. Ïëåõàíîâ
Ñî÷íèåèíÿ - Òîì I.
Экономическая теория Карла Родбертуса-Ягецова
(Предисловие)
Судьба Родбертуса, как писателя, представляет собою довольно поучительное и, на первый взгляд, непонятное явление. Ученый, обладавший огромною и разностороннею эрудицией, оригинальный и глубокомысленный экономический писатель, Родбертус не удостоился, однако, до самого последнего времени не только надлежащей оценки со стороны огромного большинства своих товарищей по науке, но, можно сказать, совершенно игнорировался ими. «Конечно, — говорит берлинский профессор Ад. Вагнер, — каждому экономисту в Германии известно имя Родбертуса и название главных его сочинений, о содержании которых каждый экономист также имеет хоть приблизительное понятие»[1]. Но дело в том, что Родбертус не принадлежит к числу писателей, по отношению к которым можно было бы довольствоваться «приблизительным понятием о содержании их сочинений». С самых первых шагов своих в экономической литературе Родбертус является не популяризатором учений господствующей школы, даже не комментатором того или другого нового писателя. Он был оригинальным мыслителем, прилагавшим новые пути в области науки, — одним из первых серьезных критиков классической экономии. Чтобы понять роль и значение его теорий в истории политической экономии, необходимо было ознакомиться с ними из первых источников, т. е. из его сочинений. В особенности следовало сделать это немецким экономистам, главное достоинство которых заключается, как известно, в добросовестной и полной «Bücherkenntniss». Однако они довольствовались «приблизительным» понятием об учениях Родбертуса, да и этим, более чем поверхностным, знанием делились с публикой весьма неохотно. Д-р Гумпловиц, в своем «Rechtsstaat und Sozialismus», не без основания быть может, упрекает немецких ученых в том, что «многие из них умышленно обходили молчанием этого выдающегося экономиста».
Так продолжалось долго, очень долго, едва ли не до начала семидесятых годов, когда отношение к Родбертусу, по крайней мере, части немецких экономистов радикально изменилось. С ним вошли в сношения и старались привлечь его к своему «социально-политическому» союзу так называемые катедер-социалисты; о нем заговорили, как о «самом оригинальном представителе экономического социализма», как о писателе, «стоящем выше Лассаля, Маркса и Энгельса». Так отзывается о нем, например, уже цитированный нами Ад. Вагнер. Разумеется, похвальные отзывы о писателе, подобном Родбертусу, не заключали бы в себе ничего удивительного, если бы дело не осложнялось несколькими довольно характерными обстоятельствами.
Во-первых, странно встречать горячих поклонников Родбертуса в среде молодого поколения той самой школы, «отцы» которой более всего заслужили упрек в «умышленном игнорировании» его учений. Ад. Вагнер и его сотоварищи по эйзенахскому союзу превозносят того самого экономиста, на которого Рошер и Карл Книс почти не обращали внимания. Но это было бы, как говорится, полбеды, если бы в научном миросозерцании катедер-социалистов теориям Родбертуса действительно отводилось сколько-нибудь видное место. На деле же оказывается, что отличительною чертою подобных Ад. Вагнеру поклонников «немецкого Рикардо» является полное их несогласие с учениями последнего. Сочиняемые ими панегирики Родбертусу нисколько не мешают им исповедывать теории, не имеющие ничего общего с его учением. Это отлично сознавал и сам Родбертус, решительно отказавшийся пристать к эйзенахскому союзу катедер-социалистов. «Я убежден,— писал он тому же Ад. Вагнеру, — что из Эйзенаха ничего не выйдет: ромашкой нельзя даже облегчить, не только излечить социальный вопрос»... Не смущаясь таким строгим приговором «оригинальнейшего представителя экономического социализма», члены эизенахского союза продолжали и продолжают выдавать себя за горячих его поклонников, особенно в тех случаях, когда заходит речь о сравнительной оценке Родбертуса — с одной стороны и Карла Маркса — с другой.
С тем же рвением превозносят Родбертуса на счет Маркса и так называемые «социальные консерваторы» (sozial-konservativen), вроде Рудольфа Мейера, довольно известного в Германии автора книги о «борьбе четвертого сословия за свое освобождение».
Незнакомому с делом могло бы показаться, что теории Родбертуса представляют собою последнее «трезвенное слово» буржуазно-юнкерской экономии, — слово, облеченное в ярко демократический наряд и потому оцененное по достоинству лишь в наше время заигрывания с народом даже самых закоснелых консерваторов. Однако такое предположение было бы совершенно ошибочно, так как причину странной перемены в отношении к Родбертусу консервативных и буржуазных писателей нужно искать не во внутреннем достоинстве его теорий. Она лежит в истории борьбы различных классов европейского общества, имевшей такое огромное влияние на развитие экономических учений. Различные перипетии этой борьбы отразились на литературной судьбе Родбертуса и обусловливали то или другое отношение к нему его ученых современников из среды «охранителей». Дело в том, что Родбертус с полным основанием может быть причислен к той блестящей, хотя и немногочисленной фаланге экономистов, которая украшается именами Маркса, Энгельса и Лассаля. Почти одновременно с двумя первыми из названных писателей выступил он на поприще экономической литературы и так же, как они, посвятил свои силы изучению вопроса о положении и роли труда в современном обществе. Правда, «практические предложения» его далеко не были так радикальны, как стремления Маркса и Энгельса. Но теоретические основы этих «предложений» сильно противоречили учениям господствовавших школ и весьма близко подходили к учениям крайних партий. Лет двадцать тому назад одного этого было достаточно, чтобы вызвать негодование и высокомерное презрение патентованных экономистов. Родбертуса «замалчивали» тогда, как опасного и легкомысленного новатора.
Не так обстоит дело теперь. Уже со второй половины сороковых годов сделавшееся заметным новое направление в экономической науке окончательно сложилось ныне в стройную систему, самым полным выражением которой служит «Капитал». Автор его оказался вооруженным таким громадным количеством данных, обнаружил такую колоссальную ученость, что волей-неволей приходилось с ним считаться. Но Маркс, как известно, не останавливался на «критике политической экономии». Последовательный до конца, он взялся за практическую деятельность и обнаружил при этом такие неприятные для буржуазии наклонности, что Родбертус, несмотря на всю свою ученую ересь, явился просто агнцем в сравнении с этим беспокойным человеком. Кроме того, и среда, к которой обращались Маркс и его последователи, к концу шестидесятых годов стала гораздо более восприимчивой к их проповеди, чем была она до февральской революции. Движение западноевропейского рабочего класса принимало все более и более грозный характер. Не дождавшись от буржуазии облегчения своего положения, пролетарии пришли к тому убеждению, что «освобождение рабочих должно быть делом самих рабочих». Понятно, что «самопомощь», к которой стремились теперь рабочие, не имела ничего общего с «самопомощью», рекомендованной им, например, Шульце-Деличем. Тогда-то вспомнили буржуазные экономисты, что где-то в Померании проживает, в своем имении, ученый, держащийся таких же, по-видимому, как и Маркс, научных воззрений, но отличающийся гораздо более смирным нравом. Особенно привлекательным казалось для почтенных ученых то обстоятельство, что в политике Родбертус не только не разделял воззрений Маркса или Лассаля, но и прямо объявлял себя консерватором. Понятно, что в том затруднительном положении, в которое поставил экономистов автор «Капитала», Родбертус представлял для них настоящую находку. Он являлся противоядием, весьма полезным для рабочих, зараженных «лжеучениями» Маркса. Окончательного излечения теории Родбертуса, конечно, принести им не могли, потому что в сравнении с «любезно-верными» бисмарковскому режиму катедер-социалистами Родбертус все-таки, говоря его собственными словами, являлся «черною еретическою душою». Но упомянутый выше консерватизм Родбертуса, считавшего вредной всякую политическую самодеятельность рабочего класса, делал его гораздо менее опасным для буржуазии, чем Маркса и его последователей. Кроме того, Родбертус, как это видно да переписки его с Лассалем, полагал, что окончательное осуществление его теорий возможно не ранее... пятисот лет. Дело откладывалось, следовательно, в такой долгий ящик, что ученая «ересь» нашего автора утрачивала немалую долю своего практического значения. Оставались лишь ближайшие требования Родбертуса, представлявшие собою самую слабую часть его воззрений и тем охотнее выдвигавшиеся на первый план буржуазными экономистами, чем меньше нужно было остроумия для обнаружения их несостоятельности.
Таким образом, Родбертус являлся меньшим из двух почти неизбежных в настоящее время на Западе зол. И несомненно, что именно этому стечению обстоятельств обязан он тем вниманием, которое стали оказывать ему теперь катедер-социалисты. Тому, кто назвал бы наше объяснение невероятным, мы напомним прием, оказанный книге Кэри со стороны немецких «манчестерцев». Автору ее прощалось пристрастие его к покровительственному тарифу, — пристрастие, составляющее, как известно, смертный грех в глазах «манчестерцев». Его провозгласили великим экономистом единственно во внимание к заслугам его по измышлению нового закона заработной платы, отличающегося весьма успокоительными свойствами.
Вообще, западноевропейские буржуазные экономисты находятся теперь далеко не в таком положении, чтобы их могла интересовать та или другая теория an und für sich. Решающее значение имеют в их глазах практические стремления авторов этих теорий и прежде всего разумеется, вопрос о политической самодеятельности рабочих классов. Писатель, выступающий против организации рабочих в особую политическую партию, наверно приобретает симпатии буржуазных экономистов, какими бы теоретическими соображениями он при этом ни руководствовался.
Но если восторженные отзывы Ад. Вагнера о Родбертусе вызываются побуждениями, имеющими очень мало общего с наукой, то это не уменьшает заслуг самого Родбертуса и не мешает ему занимать одно из самых видных мест среди экономических писателей XIX века. Ставить его «выше Маркса и Энгельса», конечно, невозможно. Учение его не может быть поставлено даже рядом с учением этих последних. Неверно также и то, что Родбертус, будто бы, ранее Маркса и Энгельса высказал те положения, которые легли потом в основу «Капитала». Первое сочинение Родбертуса, «Zur Erkenntnis unserer staatswirthschaftlichen Zustände», появилось в 1842 году. Менее чем через два года после этого начали выводить в Париже «Deutsch-Französische Jahrbücher», издававшиеся Арнольдом Руге и Карлом Марксом. Печатавшиеся в этом издании статьи Маркса и Энгельса вовсе не были повторением мыслей, высказанных в 1842 году Родбертусом. В них выражались, напротив, самостоятельные воззрения их авторов, во многих случаях несогласные с учением Родбертуса. Мы не говорим уже о книге Энгельса «Lage der arbeitenden Klassen in England (1845)», о «Misère de la philosophie» (1847) Маркса и других сочинениях, в которых экономическая теория означенных авторов является уже в довольно законченном виде. Факты не позволяют, следовательно, утверждать, что автор «Капитала» заимствовал основные свои положения у Родбертуса. Они показывают, что Родбертус, Маркс и Энгельс одновременно выступили на литературное поприще, и что первый из названных писателей с одной стороны, Энгельс и Маркс - с другой, уже с начала сороковых годов держались самостоятельных, имевших, правда, много общего, но во многом и расходившихся теорий.
Но, оставляя в стороне излишние притязания, к которым был склонен иногда и сам Родбертус[2], за ним все-таки, повторяем, нужно признать огромные заслуги в экономической науке. Сочинения его должны возбуждать тем больший интерес всякого беспристрастного человека, чем более склонности к злоупотреблению его именем обнаруживают люди той или другой партии. Учение его сохранило весь свой интерес до настоящего времени, так как многие положения, общие ему с Марксом и Энгельсом, и поныне еще вызывают ожесточенные нападки буржуазных экономистов. Еще большее значение имеют его сочинения для тех, кто желал бы ознакомиться с историей экономических учений во второй половине XIX столетия. Сравнительная оценка теорий Родбертуса с одной стороны и учений «историко-реалистической школы» - с другой как нельзя более ясно показывает, кто внес действительно новый вклад в науку и кто ограничился пережевыванием, перекраиванием и даже порчей оставшегося от экономистов-классиков наследства.
Ввиду этого нельзя не порадоваться появлению перевода на русский язык историко-экономических исследований Родбертуса. С своей стороны, мы считаем нелишним представить читателям изложение экономической доктрины этого замечательного писателя.
__________________________________
Ïðèìå÷àíèÿ
a Названия отдельных разделов добавила ред. МИА. (Ïðèì. êá-ÌÈÀ)
1 См. статью Ад. Вагнера в „Zeitschrift für die gesamte Staatswissenschaft", 1878 года, erstes u. zweites Heft: „Einiges von und über Rodbertus-Jagetzow".
2 «Вы увидите, — говорит он в одном из своих писем к Вагнеру, — что уже с 1842 года я неизменно держусь одних и тех же воззрений и что другие, как, например, Маркс, натолкнулись на многое из того, что уже раньше было напечатано мною».